Назад в СССР. Шелепин - Вадим Владимирович Чинцов

режиме составлял около 850 выстрелов в минуту. — Оружие с установленным глушителем твоей разработки показывают кучность лучше, чем без него. При этом еще и отдача снижается. В общем, я нашим оружейникам заказал разработать подобные глушаки на все пистолеты и на винтовку Мосина. Такими маузерами вообще все бойцы спецназа будут вооружены. Во сколько ты собираешься отмечать?

— Жду к восьми вечера с супругой.

Раздался телефонный звонок и Василий поднял трубку — Ощепков у телефона. Еще один? Ах у него удостоверение капитана госбезопасности с собой? Ко мне его доставь срочно.

Повернувшись ко мне, Василий покачал головой — На прошлой неделе заявился к нам с повинной, мол шпион он уругвайский. Оказалось, это сбежал из психушки пациент. На всякий случай мы его конечно допросили, но ничего существенного не добились. А сегодня еще один. Заявил что немецкий шпион и хочет сдаться, требуя самое высокое начальство. А вот этот фрукт как доложил дежурный, при себе имел удостоверение капитана центрального аппарата и комплект формы в чемодане.

Раздался стук — Разрешите, товарищ нарком?

— Вводите!

Вошедший парень, возраст которого не больше тридцати лет, сразу нас обоих насторожил — он не двигался, а будто перетекал из одного положения в другое и я невольно передернул затвор своей новой игрушки.

— Здравия желаю! — штабс-капитан Сердюк Андрей Семенович. Сам из казаков Кубани, пластун. Проживал последнее время в Белграде, где и решил согласиться на вербовку немцев. Вернее, одного из них.

Ощепков указал на стул у стола — Садитесь, Сердюк! Как вы попали в Москву?

— Я перешел границу с Финляндией и поездом из Ленинграда добрался до Москвы. Я сразу решил при первой же возможности сдаться, надеясь в обмен на мои сведения получить разрешение на помилование своего отца за участие в гражданской войне против Советской власти и на разрешение вернуться ему и моей маме.

— Почему вы не сдались в Ленинграде?

— Честно говоря опасался наличия предателя в НКГБ, сочтя более безопасным попытаться попасть к московскому руководству. У немцев как оказалось довольно много агентов самого разного уровня. Один вон в наркомате обороны служит, другой в райкоме Партии в Москве.

Применив перекрестный допрос, мы вытащили все, что можно из Сердюка. Затем Ощепков задал последний вопрос — Что вы хотите получить от Советского правительства за вашу помощь?

— Только одного — спокойной жизни моим родителям на своей Родине в станице Пластуновская.

— Вы понимаете, что вы принесете своей стране максимум пользы только вернувшись назад в Германию и продолжив службу в рядах вермахта?

Дождавшись кивка, Ощепков довольно потер ладони в предвкушении получения в разведшколе своего источника, а я добавил — Было бы идеальным показать немцам стратегическую широту мышления и сделать карьеру в Абвере. Я бы посоветовал вам устроить в эту школу еще хотя бы одного человека, которому вы могли бы доверять как самому себе. У вас есть на примете такой человек?

Андрей не задумываясь покачал головой — К сожалению, нет. Абсолютно доверять я могу только отцу. Хотя, в Белграде я подружился еще в училище с Федором Сивым и Антоном Кобылой, они и их родители жили в соседней станице. Ну как подружился — мы вместе мечтали вернуться назад. Вот только отношение у них к Советской власти настороженное. Хотя наши отцы, собравшись вместе скажем на Пасху, никогда Советы не ругали, ожидая лишь той поры, когда казачество перестанут считать враждебным классом наряду с дворянством. Вы даже не представляете сколько казаков бы после этого вернулось бы назад под гарантии. А то ведь уже возвращались один раз и полсотни казаков из нескольких тысяч едва сбежать смогли от Одесской ЧК. Расстрелы и Сибирская каторга — так вот ответила власть на желание казаков вернуться добровольно в ответ на призывы дать им мирную жизнь. Это вранье сильно ударило по престижу Советской власти!

— Ладно, пока иди посиди в камере! — Ощепков задумчиво выбивал какой-то марш. Взглянув на меня, добавил — Походу нужно на ближайшем совещании Совнаркома поднять этот вопрос. А пока еще раз поздравляю, вечером обязательно буду. Ты не забудь только помимо своего непосредственного начальника и наркома пригласить. А то, узнав о твоем празднике, ей-богу обидится, если не пригласишь. Все же он считает тебя своим крестником, не в церковном конечно смысле, а из-за оказания тебе помощи в поступлении в училище в жалкие четырнадцать лет.

Помимо Людочки Федосеевой я пригласил своих друзей по училищу, которых привлек для работы в своем отделе. Они скинулись и подарили мне патефон Ленинградского граммофонного завода, который обошелся им в шесть тысяч и пластинку с записью двух песен Утесова. Правда троих не было — я их командировал в закрепленные за ними округа, в один из которых отправился и наш гипнотизер.

Мои братья, приехавшие поступать в вышку, привезли домашние соленья и варенья.

Так же был мой друг детства Харазов, который приехал таки в Москву поступать в свой авиационный институт и подаривший мне книгу «20 000 лье под водой».

Ворошилов извинился, что его супруга не смогла приехать. Гамарник мне шепнул, что Екатерина Давидовна Ворошилова после болезни в 1928 году и последовавшей за ней операции располнела, перестала себе нравиться. Прекратила появляться на публике, закрылась «коконом» от всех, кроме семьи.

Жена же Гамарника Блюма Савельевна была большевичкой с 1917 года, работала вместе с мужем в одесском подполье. Затем окончила Институт красной профессуры, работала редактором-консультантом в издательстве, выпускавшем «Историю гражданской войны в СССР». На день рождения она вручила мне настенный гобелен с изображением средневековой охоты на оленей.

Ворошилов отдарился саблей в богато украшенных ножнах — Этот клинок вроде как принадлежал последнему правителю Бухары! Я оглядел и саблю и вздохнул — Волей неволей придется теперь коллекционировать холодное оружие!

Ворошилов оживился — Правильное решение! Тем более что мне такие подарки делать несложно. Знал бы ты, Саша, сколько мне клинков надарили! Теперь буду тебе передаривать, а то все стены обвешаны и скоро под весом оружия рухнут.

Мои сотрудники, впрочем как и Валера смотрели на наркомов как на богов Олимпа. Ворошилов, видя это, просто млел. Я же старательно ухаживал за девушкой — Людочка, попробуй этот салат с грибами и ананасами. Сам все это делал.

Мило улыбнувшись, девушка закатила глаза к потолку — Божественно! Повезет же твоей жене!

Я выдохнул и шепнул — Может ты согласишься занять место моей супруги?

Люда мило покраснела — Это ты сейчас делаешь мне предложение?

Ворошилов,