Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

тылы, набитые ранеными. А перед ним — разъярённый, оскорблённый враг, который теперь точно знал силу и решимость гарнизона и не пошлёт на усмирение всего одну пусть и усиленную дивизию.

Он повернулся к адъютанту, молоденькому лейтенанту, глаза адъютанта были наполнены счастьем и обожанием, верой в своего командира. Он видел победу, видел разгром немецкой дивизии. Не понимая, что это возможно последняя их победа и смертный приговор…

— Передать всем командирам. Поздравляю, теперь — работа, раненых — в госпиталя. Пополнение из пленных — распределить по учебным полкам рано им еще в строй, надо бы подкормить, дать сработаться в новых подразделениях. Да! Мы создаем новый рубеж обороны. На семь километров западнее сегодняшних позиций. Все. Действуйте у нас очень мало времени.

Патроны, снаряды, стрелковое вооружение, еда форма этого было безумно много на складах. И единственное, что таяло быстрее всего время, время жизни его гарнизона, запасов было куда больше, чем им оставалось жить…

Глава 15

Фронт мира

Запах был первым, что обрушивался на сознание при входе на седьмой этаж. Резкий, лекарственный дух антисептика, едва перебивающий сладковато-приторное зловоние гноя и пролежней. Под ним — тяжелое дыхание ста людей, сливающееся в один сплошной, тяжкий стон. Воздух был густым, неподвижным, словно ватным.

Лев Борисов, переступив порог отделения лечебной физкультуры, на секунду замер, давая привыкнуть и зрению, и обонянию. Отделение Мошкова разрослось, поглотив соседние палаты. Теперь здесь, в этом царстве боли и воли, обреталось свыше сотни душ. Одни, с перебинтованными культями, с лицами, искаженными усилием, медленно, под чуткими взглядами медсестер, выполняли упражнения на самодельных блочных тренажерах, сконструированных из тросов, грузов и деталей станков. Другие лежали. Неподвижные, с глазами, уставленными в потолок или в стену, в которых читалась лишь пустота. Глухая, бездонная пустота отчаяния.

Валентин Николаевич Мошков, энергичный, подтянутый, в белом халате, насквозь пропахшем тем же лекарственным коктейлем, уже шел навстречу, его лицо было серьезным.

— Лев Борисович, — кивнул он, без лишних приветствий. — Рапортую. Контрактуры у пятнадцати процентов лежачих прогрессируют, несмотря на ЛФК. Пролежни у каждого третьего. Борюсь, как могу, но матрасов противопролежневых, как вы и говорили, — дефицит страшный.

— Я знаю, Валентин Николаевич, — тихо ответил Лев, его взгляд скользнул по палате. — Знаю. Что с ним? — Он кивнул в сторону дальнего угла, где на койке, отвернувшись к стене, лежал молодой парень с аккуратно забинтованными культями обеих голеней.

— Лейтенант-артиллерист, — голос Мошкова понизился. — Васильев. Подорвался на мине. Спасли, выходили. А теперь… Тело цело, инфекции нет. А сам, ну головой, он не здесь. От еды отказывается, говорит одно: «Я теперь обуза, законченный человек». Мы спасли тело, Лев Борисович. Но душу… душу, кажется, не смогли.

Лев медленно подошел к койке, но он не обернулся.

— Лейтенант Васильев, — произнес Лев негромко, но твердо. Он сел на табурет, не как врач у постели больного, а как старший товарищ. — Докладывайте обстановку.

Парень медленно, с неохотой, повернул голову. Глаза были лихорадочно-яркими, но пустыми.

— Какая обстановка, товарищ генерал? — его голос был хриплым, простуженным. — Война для меня кончилась. Я отработанный материал, дармоед.

— Ошибаетесь, — Лев отрезал резко. — Ваша война не закончилась, она сменила фронт. Раньше вы уничтожали врага снарядами. Теперь ваша задача — не сдаваться. Победить здесь, это ваш новый пост, лейтенант. И он ничуть не легче прежнего.

Васильев скептически хмыкнул, глядя на свои забинтованные культи.

— И как же я буду его занимать, этот пост? Ползая?

— Стоя. Или, для начала, сидя, но с пользой, — Лев повернулся к Мошкову. — Валентин Николаевич, костыли и инвалидные коляски это паллиатив, нам нужны ноги, пусть и деревянные. Немедленно начинаем работу над протезами. Простейшими, с системой ремней и шарнирным коленным суставом. Я вечером дам вам базовые эскизы и принципы конструкции, хотя может вы знакомы с работами Альбрехта, да и в стране ведется разработка этого направления. Мы тоже займемся, сами.

Мошков, привыкший уже к «озарениям» директора, лишь кивнул, делая пометку в блокноте.

— Слышал, что была работа, но не массового производства. Будет сделано, Лев Борисович. Дерево и кожу достанем, а с шарнирами сложнее.

— Решите, — коротко бросил Лев, снова глядя на лейтенанта. — Вам дали новое задание, Васильев. Ваша задача дождаться своего нового снаряжения и освоить его. Это приказ.

Он не стал ждать ответа, поднялся и пошел дальше, оставляя за собой молодого командира, в глазах которого, кажется, впервые за долгое время промелькнула не боль, а что-то похожее на искру осмысленности. Маленькая, едва теплящаяся искра в кромешной тьме отчаяния.

Прохлада кабинета на шестнадцатом этаже после духоты седьмого была почти болезненной. Лев потянулся к графину с водой, но его руку опередил резкий, сухой кашель. Он с силой сглотнул, заставив спазм уйти, и только тогда отпил несколько глотков. Вода была теплой.

Дверь открылась без стука. В кабинет вошли Жданов и Юдин. Оба с мрачными, окаменевшими лицами. За ними, бесшумной тенью, проследовал Громов, заняв свою привычную позицию у косяка двери, его лицо было невозмутимым, как маска.

— Беда, Лев Борисович, — без предисловий начал Жданов, бросая на стол папку с документами. — К нам едет ревизор из самого Наркомздрава, товарищ Петруничев.

— Знаю эту фамилию, — хрипло произнес Юдин, опускаясь в кресло. — Карьерист и бумажная крыса. Считает, что спасение жизни должно укладываться в смету.

Лев медленно закрыл глаза на секунду, ощущая, как накатывает знакомая, тяжелая усталость. Не физическая, та была его постоянным спутником, — а моральная. Усталость от необходимости снова и снова доказывать очевидное.

— Когда? — единственное, что он спросил.

— Уже здесь, — ответил Громов с своего поста. Его голос был ровным, без эмоций. — Ждет в приемной.

Петруничев вошел с портфелем, туго набитым бумагами. Невысокий, полноватый, в идеально отутюженном костюме, он резко контрастировал с помятыми халатами и уставшими лицами присутствующих. Его маленькие, быстрые глаза сразу же оценили обстановку кабинета, задержавшись на дорогом массивном столе.

— Товарищ Борисов, — он начал без рукопожатия, садясь напротив. — Мне поручено провести ревизию эффективности работы вашего… института. — Он произнес это слово с легкой, но отчетливой иронией.

Лев молча кивнул, давая ему продолжать.

Петруничев открыл портфель, извлек папку.

— Цифры, товарищ Борисов, цифры вещь упрямая. Стоимость одного койко-дня в вашем «Ковчеге»… — он сделал театральную паузу, глядя на бумагу, — в три раза превышает среднюю по госпиталям Наркомздрава! Физиотерапия, какая-то трудотерапия, проекты по протезированию… — он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Излишества! Непозволительная роскошь в военное время! На фронте патроны нужны, сталь, хлеб! А вы тут… — он снова жестом обозначил нечто эфемерное, — занимаетесь непонятно чем.

В кабинете повисла тяжелая, гнетущая тишина.