Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

— Вы, товарищ чиновник, — медленно, отчеканивая каждое слово, начал он, — когда-нибудь видели, как двадцатилетний парень, герой, с ампутированными ногами, бьется головой о стену, потому что не может смириться с тем, что он, по-вашему, «обуза»? А я вижу каждый день. Эти ваши «излишества» — они возвращают государству бойцов. Людей! А не овощей, которых нужно кормить до конца их жалких дней!

Петруничев побледнел, но не сдался.

— Эмоции, Сергей Сергеевич, эмоции! А я оперирую фактами. Директиву о сокращении расходов на двадцать пять процентов вы получите в течение недели. Выполнение строго обязательно.

Жданов, до этого молча наблюдавший, мягко вступил, как буфер между двумя стихиями.

— Товарищ Петруничев, позвольте привести иные цифры. Благодаря нашей системе реабилитации, срок возвращения бойца либо в строй, либо к квалифицированному труду на заводе сокращен на сорок процентов. Сорок! Это прямая экономика для государства. Каждый наш пациент, поставленный на ноги, — это не пассив, а актив. Штык у линии фронта или рабочие руки у станка.

— Теории, голые теории! — отмахнулся Петруничев, собирая бумаги. — Мое решение окончательно.

Он поднялся и, не глядя ни на кого, направился к выходу. Когда дверь за ним закрылась, в кабинете снова воцарилась тишина.

И тогда заговорил Громов. Он не сдвинулся с места, его голос прозвучал так же ровно и бесстрастно.

— Не беспокойтесь, Лев Борисович. Товарищ Петруничев, судя по всему, сильно переутомился на своем посту. Ему требуется длительный отдых. В одном из наших… специализированных санаториев. Я позабочусь, чтобы его рекомендации потерялись по дороге в Москву.

Лев встретился с ним взглядом. В глазах старшего майора ГБ не было ни угрозы, ни злорадства. Лишь холодная констатация факта. Система, которую Лев научился использовать, работала. Иногда она была молотом, готовым обрушиться на него самого. Иногда — щитом. Сегодня она была щитом. Он кивнул Громову, не произнося ни слова. Благодарности здесь были лишними. Это был обмен услугами в рамках общей, страшной игре, имя которой — война.

* * *

Он объявил его принудительно. Выходной для всего ядра команды. Для Кати, Сашки, Вари, Миши и Даши. Видя их серые от недосыпа лица, тремор в уставших пальцах и пустой, остекленевший взгляд, он понял — еще немного, и они начнут падать, как подкошенные. А терять их он не мог, они были не просто сотрудниками. Они были стальным каркасом всего «Ковчега».

И что же? В первое же воскресенье он застал их всех в холле первого этажа. Сашка, с вечным своим планшетом под мышкой, оправдывался, избегая взгляда Льва:

— Не смог, Лев. Честное слово, не смог усидеть дома. Руки чешутся, в квартире адская тоска.

Рядом с ним Варя, державшая за руку их дочь Наташу, лишь виновато улыбалась. Миша и Даша стояли чуть поодаль, в коляске у них мирно посапывал их сын, маленький Матвей.

Но главным сюрпризом был Андрей. Его сын, совсем еще малыш, с серьезным, не по-детски взрослым выражением лица, уже водил Наташу по холлу, показывая ей «папин корабль».

— А это главный штаб, — деловито объяснял он, указывая на лифты. — А там, наверху, папа командует.

Лев хотел было изобразить гнев, но не смог. Уголки его губ сами собой потянулись вверх. Он поймал взгляд Кати — усталый, но теплый.

И тогда он заметил Марью Петровну. Теща стояла в стороне, прислонившись к стене, и смотрела на эту странную процессию — знаменитых врачей, светил науки, пришедших в свой выходной в больницу, как на работу, и их детей, воспринимавших это гигантское здание как свой второй дом. По ее щекам, по старым, высохшим морщинам, текли слезы. Тихие, без рыданий.

Лев подошел к ней.

— Марья Петровна, что вы? — спросил он тихо.

Она вытерла глаза краем платочка, смущенно улыбнулась.

— Простите, Лев, голубчик… Я прожила большую жизнь. Видела салоны Петербурга, революцию, голод, разруху. Видела многое. Но такое… такое чудо, как здесь, в этих стенах… — она обвела рукой пространство холла, — даже представить не могла. В самое страшное время вы создали островок жизни. Не просто больницу, а островок человечности.

Лев молча взял ее руку, ощутив под пальцами тонкую, пергаментную кожу. Он с иронией обернулся к Кате:

— В следующий раз дам команду Громову запереть вас всех в квартирах. Охрану с автоматами поставлю.

Но он сжимал руку Марьи Петровны, и ему хотелось верить, что этот «островок» они сумеют удержать.

* * *

Тишина в «Ковчеге» ночью была особой. Не мирной, а напряженной, звенящей, будто само здание затаило дыхание в ожидании чего-то. Прерывалась она лишь мерными шагами дежурных охранников да отдаленными стонами из палат.

Именно поэтому резкий, металлический лязг, донесшийся с восьмого этажа, где располагалась лаборатория Ермольевой, прозвучал как выстрел.

Дежурный лаборант, молодой паренек по имени Семен, дремавший над журналом, вздрогнул и вскочил. Сердце заколотилось где-то в горле. Он бросился в коридор. Дверь в основную лабораторию была приоткрыта. Внутри царил полумрак, и ему показалось, что у вытяжного шкафа с только что синтезированной партией «Левомицетина» — новейшего, перспективного антибиотика — мелькнула тень.

— Стой! Кто здесь? — крикнул Семен, но в ответ услышал лишь быстро удаляющиеся шаги.

Он не побежал вдогонку. Вместо этого, с дрожащими руками, он зажег свет и подошел к шкафу. Все выглядело нормально. Колбы, пробирки, реактивы стояли на своих местах. Но что-то было не так. Запах. Слабый, едва уловимый, но чужеродный, горьковатый и химический.

Через пятнадцать минут в лаборатории были Громов и Артемьев. Они появились бесшумно, как призраки. Лев, разбуженный телефонным звонком, стоял посередине помещения, сходясь с ним взглядом с Зинаидой Виссарионовной, лицо которой было бледным и гневным.

— Диверсия, — констатировал Артемьев, аккуратно беря в руки одну из колб с мутноватой жидкостью. Он поднес ее к носу, слегка покрутил. — Подмена реактивов. Профессиональная работа. Цель не взрыв и не поджог. Тихий, эффективный саботаж. Испортить партию, вывести из строя оборудование, затормозить исследования.

— Кто? — спросил Лев, и его собственный голос показался ему чужим. — Немцы? Недовольные?

Громов, осматривая дверную ручку в перчатках, покачал головой.

— Следов проникновения извне нет. Сотрудники охраны никого не пропустили бы, тут не то что человек, мышь не пролезет. Значит, либо стопроцентный профессионал, либо… — он многозначительно посмотрел на Льва, — свой. Сотрудник, который знал, что портит именно перспективную разработку.

Ермольева резко, с силой поставила на стол пузырек с культурой.

— В моей команде вредителей нет! — ее голос дрожал от возмущения.

— Не оскорбляйте людей понапрасну, Зинаида Виссарионовна, — холодно парировал Артемьев. — Речь не о вредительстве в