Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

Когда до кондитерской оставалось пятьдесят метров Дуся даже голову решительно отвернула — она туда ни ногой! Дуся — она не такая!

Когда до кондитерской оставалось двадцать метров, Дуся подумала, что можно, конечно зайти, ну, просто только глянуть и на этом всё. Она лишь одним глазком посмотрит. Чтобы только убедиться и на этом всё.

— Почём вон тот торт? Да, тот, бисквитный, залитый шоколадом, — звенящим от напряжения голосом сказала Дуся и торопливо раскрыла бумажник.

Домой Дуся вернулась королевишной. С тортом. Бисквитный, пропитанный чем-то ароматно-пахучим, он был густо полит тягучим тёмно-коричневым шоколадом. Чудо, а не торт!

Дуся пока поставила его в холодильник, сама переодела голубую нарядную кофточку на старое домашнее платье, сняла бусики, повязала фартук и пошла на кухню. Надо было чистить картошку.

А на кухне были все. Ну, разве что кроме новеньких соседей. Те, хоть и жили уже не первый день здесь, но из комнаты нос высовывали редко. Ну, и ладно, раз так. Лишь бы опять не шумели.

Так вот, на кухне были все. Муза шинковала свеклу на винегрет, Белла торопливо фаршировала перцы, а Жасминов пытался варить суп под чутким Беллиным руководством.

— Я люблю в фарш для перцев не рис, а пшено брать, — сказала Белла деловым голосом. — Оно более нежное в фарше.

— От пшена толстеют, — флегматично заметила Муза, высыпала в миску порезанную свеклу и взялась за морковку.

— Тебе это точно не грозит, — фыркнула Белла, а Жасминов вздохнул и посмотрел на крупную нафаршированную перчину в руках Беллы мечтательным взглядом.

— А вот в Африке девочек специально кормят только пшеном, чтобы они были толстыми. Ихним мужикам толстые нравятся, — печально заметил Жасминов и с усилием отвёл взгляд от фаршированных перцев.

— Врешь же! — не поверила Белла.

— Я в передаче смотрел! — возмутился недоверием Жасминов, — по телевизору сказали.

Крыть Белле было нечем, раз по телевизору. Разговор как-то сам по себе и затих.

И тут Дуся (глупая наивная Дуся) сдуру сказала:

— Я как с рынка шла, а в кулинарии такие торты привезли. Мммм. Шоколадные.

И все встрепенулись.

А Муза задумчиво добавила:

— Как Муля хотел…

Тогда все промолчали, тем более у Жасминова начал убегать суп. Пока то, да сё, пока спасли суп, пока отмыли плиту и отругали Жасминова, Дуся уже и забыла об этом разговоре.

А оно вон что вышло.

И вот когда в комнату торжественно вошла Муза с шоколадным тортом на подносе, у Мули взгляд сделался таким же, как в детстве, когда он тихо игрался в песочнице, и на него вдруг напала большая оса.

И Дуся поняла, что раз она опять виновата, то Мулю нужно спасать именно ей.

И тогда Дуся сказала:

— Надо позвать Жасминова. А то нехорошо как. Не по-соседски.

И Белла согласилась и даже сама сбегала к нему и позвала.

И вот теперь все соседи сидели за столом. Пили чай и ели торт. Шоколадный. Вкусный. И больше всех старался Жасминов. А Муля просто сидел и пил чай. Даже без сахара.

И улыбался.

Хорошо было…

Наутро я проснулся с тяжестью в голове, и в желудке, и везде. Вчера сладкого пережрал. Соседи, под руководством Дуси, решили коллективно меня угробить с помощью тортов. Но хорошо хоть, что потом Жасминов помог. А то я даже и не знаю…

Сегодня был третий день моего «больничного». Вчера я дал указания всем действующим лицам моего плана по низвержению Александрова. Надеюсь, не накосячат. Точнее не сильно накосячат.

Сам же я подумал-подумал и решил наведаться на работу. Нет, я отнюдь не воспылал жаждой к труду. Надо было разведать обстановку, что там происходит с моим проектом.

По моим расчётам, Свинцов уже должен был натравить на Завадского Александрова и сейчас как раз у них должно было бы быть обострение конфликта.

Но убедиться нужно было наверняка.

И я знал единственный источник информации.

Изольда Мстиславовна сидела на своём обычном месте и сосредоточенно читала какую-то инструкцию. На её девственно-белой открохмаленной блузке кроваво алел шелковый шарфик, в цветочек.

— Здравствуйте, Изольда Мстиславовна, — улыбнулся я и кивнул на обитую дерматином массивную дверь, — у себя?

— Ах, Муля, Муля! — укоризненно покачала головой она и обличительно сказала, — ну вот когда ты угомонишься уже?

Я пожал плечами и философски промолчал.

— Иван Григорьевич уехал, — стрельнув взглядом на входную дверь, громким заговорщицким шёпотом сообщила она.

Я прищурился и выжидающе посмотрел на неё.

Она нахмурилась и вздохнула:

— Ты невыносим, Муля! Он уехал на комиссию.

Я чуть приподнял вопросительно бровь.

— Комиссия разбирает конфликт между Завадским и Александровым, — скривилась она и сварливо добавила, — и почему-то я даже не удивлюсь, если окажется, что я права в своих подозрениях о том, кто это всё устроил!

Я послал ей свою самую милую и добродушную улыбку:

— А давно он уехал? — спросил я.

— Да давненько уже, — нахмурилась она и посмотрела на огромную пачку неподписанных документов. — Чует моё сердце, что опять вернётся поздно и будем до утра со всем этим сидеть.

Намёк я понял, поэтому раскланялся и ушел.

Дома Дуся мыла полы, поэтому, чтобы не мешать, я вышел на кухню покурить.

У форточки дымила Белла.

— Как ты думаешь, Белла, — задумчиво спросил я, — Фаина Георгиевна хорошо режиссёра Завадского знает?

— А зачем тебе? — удивилась она.

— Да нужно о нём кое-какие справки навести, — ушёл от прямого ответа я.

— Не советую тебе о Завадском даже упоминать при ней, — выдохнула дым Белла, — она его люто ненавидит. Крику будет, что ой.

— За что ненавидит?

И тут Белла вывалила на меня целый ворох подробностей о похождениях Завадского и о его жизни с дочерью подруги Раневской.

— А потом он её бросил, — подытожила свой доклад Белла и возмущённо скривилась, — Ну и вот как так можно!

— То есть Завадский бабник? — уточнил я.

— Ещё какой! — хмыкнула Белла и тут же спросила, — Муля, а что ты опять задумал?

Но я не ответил. В моей голове уже созрел новый план.

С Верой мы встретились в парке около её дома.

Погода в эти дни была прекрасная, тёплая, и мы с удовольствием сели на ближайшую лавочку.

— Я