Духи Минска - Екатерина Стрингель

героев, нарисованные масляными красками. До восьмого этажа Настю сопровождали Колобок, Серый Волк, Три поросенка и Кот в сапогах. Настя сильно запыхалась и оперлась о стену, чтобы восстановить дыхание.

Пульс постепенно выравнивался, дыхание становилось тише. Настя приблизила палец к звонку, поколебавшись пару мгновений, и нажала на него. Тихо прозвучала искусственная птичья трель, дверь открылась. На пороге стояла девочка лет восьми с длинными светлыми волосами в голубом платье. Она держала в руках мобильный телефон с открытой игрой в кристаллики.

– А вы к кому? – растерянно спросила девочка.

– Наверное, к вашей бабушке, ее зовут Анна Николаевна. – Настя заметила удивление на лице девочки. Наверное, нечасто к ней обращаются на «вы».

Девочка выпрямила спину и спрятала телефон за юбку платья.

– Это моя прабабушка. – Девочка очень сильно напоминала Настю в детстве. У нее были такие же длинные светлые волосы и платье голубого цвета.

– Значит, прабабушку. Можете ее позвать? – Настя слегка нагнулась и сказала ласковым тоном.

– Праба-а-а! – Девочка убежала в комнату, оставив дверь открытой.

На стенах прихожей были бордовые обои с вензелями, а на полу – тяжелый золотистый ковер. С белого, обрамленного лепниной потолка свисала хрустальная люстра, переливаясь всем спектром радуги.

К Насте вышла пожилая женщина в бордовом атласном халате. Жемчужные украшения придавали морщинистой шее определенный шарм, седые волосы были собраны в тугой пучок, глаза густо подведены синим карандашом, а над сморщенными губами с красной помадой красовалась черная мушка.

«Кого‐то она ждала, но точно не меня. Ради кого женщина в восемьдесят лет делает себе макияж? Неужели любовник? Впрочем, это вообще не мое дело: может, и любовник. Вдруг у нее есть молодой ухажер, которому лет семьдесят? К тому же она раньше работала актрисой, а актрис бывших не бывает. Возможно, это ее образ».

– Здравствуйте, меня зовут Настя, я журналистка, – Настя постаралась придать своему голосу уверенное выражение. – Мне дали ваши контакты в Национальной библиотеке, сказали, что с вами можно сделать интервью о вашей карьере.

Анна Николаевна выпрямила спину, а на лице появилась загадочная улыбка.

– А я знала, что вы обо мне вспомните! – проворковала она высоким, хорошо поставленным голосом. – И ждала, когда кто‐нибудь из ваших коллег придет ко мне за интервью. А что за издание?

– «В… вечерний Минск», – Настя выдала первое, что пришло на ум.

– Знаю такую. Хорошая газета! – Анна Николаевна одобрительно кивнула. – Помню, ваш главный редактор приходил ко мне на спектакль. Ему настолько понравилась моя игра, что он посвятил целую колонку. – Она жестом пригласила на кухню и продолжила: – О да, я тогда была неподражаема в образе Меропии Давыдовны, мы ставили спектакль «Волки и овцы» Островского. Я играла эту роль каждый месяц на протяжении целого сезона, но именно в тот вечер было все по-особенному. То ли словила игривое настроение, то ли вдохновение нагрянуло перед выходом на сцену, но тогда я блистала как никогда.

Настя сидела на удобном стуле с красной бархатной обивкой и наблюдала за женщиной. Эту Анну почему‐то хотелось называть именно женщиной, а не бабулей или старушкой. Она вела себя очень манерно, молодо выглядела и говорила хорошо поставленным голосом. На кухне пахло свежей выпечкой и клубникой, Анна Николаевна достала из духовки румяный пирог и поставила на стол, подложив пробковую подставку. Затем залила в заварник кипяток и села напротив.

– Какой этап моего творчества вас больше всего интересует? – Анна Николаевна наклонилась вперед и подперла подбородок правой ладонью.

– Мне интересно все, но давайте для начала обсудим ваше детство, – ответила Настя, невинно улыбаясь. – С чего все начиналось и как вы поняли, что у вас есть талант актрисы?

– Ох, милая, это было так давно. Я попробую вспомнить, но не обещаю. Память, знаешь ли, уже не та. – Как и первая Анна, она старалась обойти скользкую тему детства.

– Это правда очень важно. – Настя умоляюще смотрела на Анну. – Возможно, именно это дало толчок для всей вашей дальнейшей карьеры актрисы. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить как можно больше.

Женщина разложила по тарелкам пирог с клубникой и налила чай в аккуратные белые кружки с блюдцами. К ним прибежала девочка с телефоном в руках. Взяла в свободную руку кусок пирога и убежала обратно, крича на всю квартиру: «Спасибо, праба». Анна Николаевна посмотрела с умилением вслед и улыбнулась.

– Ладно, родилась я здесь, в Минске, – начала плавный и красивый рассказ Анна, ее хотелось слушать просто так, и совсем неважно, что именно она бы говорила. – Мои родители работали в торговле и были хорошо обеспечены. Мы со старшим братом ни в чем себе не отказывали: дома всегда была вкусная еда и игрушки, нас водили заниматься на разные секции – старшего брата на рисование, меня на танцы.

Мне нравилось танцевать, но постоянно тянуло добавить в танец что‐то от себя, я много кривлялась, гримасничала и меняла движения на свой лад. Наша хореограф жутко злилась и один раз даже выгнала с занятия. Я плакала под кабинетом: думала о том, что скажут родители, когда узнают. И пока я рыдала, ко мне подошла женщина и спросила, почему я плачу. Я рассказала про строгую учительницу и про то, как она запрещает показывать эмоции в танце. Женщина внимательно слушала, поглаживая мои волосы, а потом взяла и пригласила меня в секцию актерского мастерства. Я не знала, что это такое, но женщина охотно рассказала мне про театр и сцену. Потом я рассказала обо всем родителям: они долго колебались, но я пообещала учиться на одни пятерки, и они согласились отвести в театральный кружок.

«Так, пока все сходится: родилась в Минске, родители работали в торговле, старший брат занимался рисованием. Продолжим».

Настя делала вид, что записывает что‐то в блокнот: журналисты часто так делают в фильмах.

– Я ожидала, что уже на первом занятии в театральном все будут охать и ахать от моей актерской игры, но этого не произошло. Оказалось, что просто гримасничать недостаточно для того, чтобы стать хорошим актером. Нужно было долго и упорно учиться. И я готова была хоть сутками пропадать в нашем кружке, но мое обучение прервала война. Она унесла жизни моих родителей, хотела унести и мою, но не получилось. Я оказалась крепким орешком.

«Боже, неужели это она! Фух… Не придется ехать в Гродно».

– После войны я продолжила свое обучение. – Анна тяжело вздохнула и продолжила: – Вернулась в школу, снова начала интересоваться театром. Он захватил меня по-настоящему, и без сцены я уже не могла. Отучилась в школе, в театральном училище, и дальше все как‐то понеслось своим