Я живу в октябре - Максим Николаевич Лыков

Куда эти годы улетели? Сам не понимаю. Павлик, когда вновь увидел маму после месячной разлуки, не слезал у неё с рук целый день до самого вечера. Да и сама Рита не желала отпускать его ни на минуту. Я себя чувствовал немного лишним.

Когда Рите пришло время возвращаться в сентябрь, то как-то буднично, почти не сговариваясь, мы решили сделать всё так, словно и не было этого месяца. Я даже не удивился, что Павлик уплыл вместе с мамой. Словно всё правильно, всё так и должно быть. Другого мнения придерживался Дозор.

Барышня с ласковым голосом (я наконец-то выяснил её имя – Алиса), плохо сдерживая волнение, просила у меня подробности.

А какие тут подробности? Ну, захотел мальчик с мамой в сентябрь. Не маленький уже, сам в состоянии решить. Так и жили эти годы: Павлик иногда оставался со мной, но чаще отправлялся с Ритой. А Дозор обложил меня специалистами. Бедный Глеб в своей мотоциклетной коляске кого мне только не привозил за эти дни: и врачей, и психологов, и внезапно физиков-теоретиков. Поскольку найти лояльных Дозору специалистов в моём октябре было не так-то просто, то география приглашённых впечатляла: и европейцы, и азиаты, и представители Латинской Америки. Я особенно запомнил бразильского спеца, медика по образованию. Мы вместе с Глебом, бразильцем и нанятым переводчиком с португальского мотались по частным клиникам, просвечивая мою голову чем только можно.

Любопытно, что Риту и Павлика никто из них не трогал. Я однажды спросил Алису, почему это так, на что получил логичный ответ:

– Случаи с мамами и детьми нам известны, а вот с папами – вы первый, Алекс.

Я чувствовал себя самую малость Гагариным. Жаль, что моя известность хоть и приобретала черты мировой, но всё-таки оставалась в пределах Дозора. Глеб по-прежнему настойчиво рекомендовал мне помалкивать. Он, надо сказать, за эти годы изрядно сдал. Казацкие усы поседели, он часто и подолгу кашлял. Время – оно такое, неостановимое.

* * *

Изредка я бывал у Коршунова. Он особенно любил, когда я приходил к нему с Пашкой. По этому случаю бравый майор закупал гору игрушек и с удовольствием играл вместе с мальчиком. Сегодня у него оказался целый полк игрушечных солдатиков и большая пушка, из которой можно было палить по боевым порядкам. Коршунов сначала с профессиональным видом оборудовал позиции солдатиков, а затем вместе с подпрыгивающим от нетерпения Павликом выкатывал орудие, заряжал его и приказывал открыть огонь.

Под радостные детские вопли солдатики разлетались во все стороны, поражённые тяжёлыми пластмассовыми снарядами. Я в это время сидел на диванчике, пил чай и думал о том, что из Коршунова получился бы хороший дедушка.

Когда я ему это сказал, то дядя Кеша нахмурился и буркнул:

– Я и есть дедушка. У меня две дочки в Хабаровске остались. У каждой по девочке.

Я присвистнул.

– Ты никогда мне не говорил.

– А что тут говорить. – Он помрачнел ещё сильнее. – Растить я их всё равно не смогу, сам понимаешь.

Он хотел продолжить, но Павлик нетерпеливо требовал продолжения игры.

– Сейчас-сейчас, – подобрел Коршунов и принялся расставлять солдатиков.

– Как ты, Алекс? – спросил он меня. – Справляешься?

– Крутимся. С Пашкой не соскучишься…

В начале цикла я приноровился брать Пашку за город. Мы ездили на несколько дней в разные подмосковные санатории, которые были нетребовательны к детским документам (иногда я делал виноватое лицо и сообщал, что свидетельство о рождении жена забыла положить, – это срабатывало).

Дома было сложнее: он часто встречал на детских площадках приятелей, которые по понятным причинам не могли его вспомнить. Чем старше становился Пашка, тем труднее мне было объяснять.

– К тебе няня приходит?

– Алевтина? Через раз. Она же живёт в Белоруссии.

– Пашка-то не куролесит?

– Полгода уже не исчезал.

– Это хорошо, – задумчиво сказал Коршунов. – Это хорошо…

Он полюбовался на расставленных солдатиков и залихватски скомандовал:

– Пли!

Пашка с радостными воплями стал расстреливать засевших в укрытиях солдатиков. С зарядкой пушки он справлялся практически самостоятельно. Коршунов лишь заботливо подкидывал ему разлетевшиеся снарядики.

– Надо сказать, что Дозор неплохо за вами приглядывает, – отметил Коршунов. – Охрана, няня…

– Не нравится мне, что они зациклились на моей персоне, – проворчал я.

– А ты им про исчезновения Павлика так и не рассказывал?

– Нет. Но и они не спрашивают. Может, оно и прошло.

– Может.

Коршунов сделал мне знак и быстро выставил ряд солдатиков.

– По атакующей колонне, – скомандовал он. – Осколочным! Огонь!

Пашка подпрыгнул от восторга и первым выстрелом снёс трёх солдат.

– Они мне предложили стать сотрудником, – сообщил Коршунов.

– Ого!

– Да, опять наш общий знакомый с Дальнего Востока приезжал, – продолжил Коршунов. – Я вот думаю, что дело не во мне, а в тебе, точнее во всей вашей истории. Прокурорский намекал, что в ноябре у них почти никого нет, а очень надо.

– А при чём тут мы? Мы же сентябрь-октябрь.

– А вдруг однажды что-нибудь сорвётся? – Коршунов незаметно указал на Пашку. – Кто тогда прикрывать в ноябре будет?

– И что ты?

– Сказал, что подумаю.

– Не пойдёшь?

Коршунов отрицательно мотнул головой.

– Мне и одного начальства хватает. А о Пашке я и так позабочусь, без всяких приказов.

Мы затихли. Пашка сидел посреди разгромленных солдатиков и встревоженно поглядывал на нас. Чувствуют дети, когда у взрослых неспокойно на душе.

– Пойдём-ка ужинать, – предложил Коршунов. – А? Пашок?

– Ура!

Вот и сынок повеселел. Но мне всё никак не получалось улыбнуться. Выспаться надо бы, вот что. Сегодня переместимся и заляжем спать. Без будильника! Отец я или не отец? Значит, принимаю решение: будем дрыхнуть, пока не выспимся.

* * *

В те месяцы, когда Пашка гостит у мамы, я задумываюсь, во что превратилась моя жизнь. Огромный мир, который когда-то открывался мне каждое полнолунное утро, сузился. У нас с Ритой ушло много сил на то, чтобы Пашка не отставал от обычных детей из линейного времени. Конечно, до конца он никогда не будет таким же, как они. Мы не могли отдать его в школу. У него, по сути, не было друзей среди ровесников. Среди хомо новусов вообще мало детей.

Но мы старались: Ритка учила его читать и писать, я стремился побольше с ним путешествовать, чтобы сын знал географию и историю. Жаль, что мне не рассказать ему истории хомо новусов: всё, что я знаю, – это слухи, слухи и ещё раз слухи.

Дозор тоже расщедрился: он смог найти и математиков, и физиков. Пашка по очереди занимался