Бои местного значения - Дмитрий Аркадьевич Зурков

И вытащила парня в прямом смысле слова с того света, молилась за него, а он, едва встав на ноги, ушёл из блатного мира, поверив тихому девичьему голосу, всё говорившему и говорившему ему о Боге…

А после венчания решили уехать туда, где их никто не знает, и начать жизнь «с чистого листа». Потому и рванули в Приамурье. И, случайно увидев, как кодла нищих попрошаек лупила одного из своих, а Тимофей вдруг вспомнил и своё детство, и как я забирал Лесю из «весёлого» дома, и эпопею с Данилкой. И, даже не раздумывая особо, отогнал крысёнышей от избитого Ванятки.

Потом подошли «смотрящие» и предложили попытать счастья. Которое должно было закончиться за теми сараюшками, но тут, как чёрт из табакерки, появился знакомый Вашбродь…

Глава 20–24

Глава 20.

Наконец-то наш поезд дополз до очень долго ожидаемой конечной станции «Вылезайка», хотя обычно её именуют Суражевкой. Потому, как основали её в тысяча девятьсот первом году три «отца-основателя» со чады и домочадцы из Суражского уезда Черниговской губернии. Типа в память об исторической малой Родине. Хоть все первопроходцы были плодовитыми и многосемейными, да ещё новые пилигримы прибывали, но несмотря на это и через два годика на двадцать пять дворов приходилось всего лишь около семидесяти человек, не считая крупного и мелкого рогатого скота.

Вот так и жили бы они тихо, дружно и счастливо, охотились, рыбачили, хлеб растили, но прилетела благая весть-сенсация о том, что железную дорогу тут строить будут, — и началось! На девятьсот одиннадцатый год в селе проживало уже под две с половиной тысячи человек, причём черниговские бесследно растворились в интернациональной массе русских, белорусов, татар, ну и, конечно же китайцев с корейцами, куда ж без них-то. В шестнадцатом году населения — уже за семь тысяч. Напрочь забывших что такое крестьянский труд.

Вот паровая лесопилка, винный и пивной заводики, куча забегаловок, фотосалон, парикмахерская, постоялые дворы, гостиница для благородной публики и аж целых сорок восемь магазинов, среди которых, между прочим, «Кунст и Альберс» и «Чурин и Ко», испытывающих друг к другу ту самую незамутнённую и всепоглощающую ненависть, которую могут испытывать только истинно русские купчины к германским буржуям, — это да, это — цивилизация, среди великолепия которой затерялись пара церквушек, больничка и полицейский околоток. А всё остальное… Так, ерунда, пыль под ногами…

Всю вышеперечисленную информацию получил перед отъездом от Павлова, который напряг свой аналитический отдел, и они составили для всего маршрута постанционные справки вплоть до фамилий разных начальствующих и просто значимых людишек. Но даже они не могли предугадать того, на что я сейчас смотрел, как баран на новые ворота, слыша за спиной еле сдерживаемый хохот Ильи и Гордея… Нет, мне просто интересно, это вот так вот выглядит тихо ползучая китайская экспансия? Или пока мы тащились по рельсам за нашим паровозом, нас обогнала реформа правописания?..

Над грязными дверями не менее грязной и зачуханой избы висит вывеска, криво написанная русскими буквами на незнакомом языке. «Дишовастолова Абеды и Ужын Чай». Охренеть! Данон и Кюба однозначно нервно курят в сторонке…

Мы разгрузились в тупичке, куда наши теплушки загнали, отцепив от состава. Потом, оставив «сторожей», отправился со своими замами поглядеть на местную цивилизацию. Семейство Яковлевых в полном составе двинуло сначала за нами, потом — по лавкам и магазинам.

Я всё-таки успел связаться по телеграфу со следующей станцией, но когда прибыли туда, местные только руками развели. Багаж отставших от поезда за время перегона каким-то непостижимым образом растворился в воздухе. И никто из соседей-попутчиков не углядел, как это произошло. Наверное, за долю малую. Больше всего этому опечалился Ванятка, ни разу в глаза не видевший этих узлов с рухлядью. Алёна же вполне спокойно подвела итог фразой «Господь дал, Господь взял».

На всякий случай отправил вместе с ними пару наших ребят, одних отпускать не рискнул, тут нравы — Доусон нервно курит в сторонке. Есть деньги — можно всё. Нет денег — можешь песочком заплатить, золотым, само собой. Не опасаясь ни полиции, ни чиновников, приставленных бдеть, чтобы всё в казну капало. Но в кабаке тебя опоят, обсчитают и обыграют, у «весёлых» девок по карманам пробегутся, пока в томной неге валяться будешь. А могут и просто по голове чем-нибудь тяжёлым приласкать, благо, Зея рядом, до Амура всего-то вёрст сто восемьдесят по течению, а там и до Тихого океана недалече…

Не успеваю прокомментировать уровень грамотности местного населения и диагноз писавшего вывеску, как сзади раздаются торопливые шаги, на звук которых и оборачиваюсь… Ёшкин-Матрёшкин! Етишкин-Шишкин! Едрид-Ангидрид!.. Что-то там ещё было, но — не помню, буквы кончились!..

Передо мной стоит собственной персоной амурский казак! Весь такой празднично сияющий! Шаровары с жёлтыми лампасами заправлены в зеркально начищенные сапоги, гимнастёрка со «старлейскими» погонами, фуражка с жёлтым же околышем сбита на затылок, выставляя на всеобщее обозрение шикарный чуб. Потёртая казачья портупея, слева шашка с «клюквой» в видавших виды ножнах, справа кобура с трофейным люгером, на груди над медалями серебристо блестят два Георгия. А ещё ярче в улыбке от уха до уха из-под шикарно закрученных усов блестят никогда не знавшие стоматолога тридцать два зуба… Его благородие сотник Дмитрий Парфенков, он же для узкого круга посвящённых — Митяй, он же — Рэмба!!!.. В десяти шагах сзади переминаются с ноги на ногу трое казаков такой же раскраски…

— Здравствуйте, господа! Не Вы ли инженером Буртасовым будете? — Игнорируя меня, Митяй, явно играя на публику, обращается к Илье, обрядившемуся по случаю и для конспирации в свой горный мундирчик и нахлобучившему на голову соответствующую фуражку.

— Да, это я, Буртасов Илья Алексеевич. — Мой зам сходу принимает правила игры. — А вы кто будете?

— Кумарского станичного округа Уссурийского казачьего войска сотник Парфенков. Назначен в охранение и сопровождение Вашей экспедиции.

— Очень приятно, господин сотник! — Илья протягивает руку, продолжая ритуал. — Вас по имени — отчеству как величать прикажете?

— Дмитрием Андреевичем. — Митяй отвечает на рукопожатие и поворачивается ко мне, продолжая спектакль.

— Рад знакомству, Дмитрий Андреевич! Позвольте представиться, Пупкин Порфирий Дормидонтович, заместитель начальника экспедиции. — Теперь моя очередь поручкаться.

— Очень приятно, Порфирий Дормидонтович!.. Пупкин… Пупкин… — Казачина весело скалится, в глазах озорные бесенята аж по три в ряд прыгают. — Где-то я слышал эту фамилию… Ах, да, когда германца воевали, точно!.. Только вот не припомню уже из-за чего именно. Наверное — по