Мешок неприятностей - Евгений Солышко

Разбудил его под вечер Шкет, который вёл себя немного странно. Внимательно смотрел на Барри, ожидая каких-то слов, не мог усидеть на месте.

— Случилось что-то? — через зевоту спросил Барри и потянулся. — Как навалилось дел, и что примечательно так то, что это дела не мои. Заметь, друг, твои дела. Это ты служишь в полиции, а не я.

— Я переставил баркас ближе к мосту. Меня попросила девушка.

— Надеюсь не слишком близко, а то я не люблю, когда заглядывают в иллюминатор.

— Всего на пару метров, правда пришлось доставать кормовой якорь, — сказал Шкет и внимательно посмотрел на Барри.

— Ну, достал, так достал. Потом забросил обратно, наверное. Не страшно.

Шкет продолжал внимательно смотреть на Барри.

— Ты ничего мне не хочешь сказать?

— Только то, что ты меня слишком рано разбудил. Да и князь приезжает только завтра.

— Да ты не понимаешь, наверное. Я достал кормовой якорь.

— Я понял тебя. Якорь достал, баркас переставил, якорь вернул обратно на дно. Что тут непонятного. Надеюсь, Корнелиуса покормил? А то он меня уже скоро и узнавать перестанет.

Шкет как-то расслабился и стал смотреть менее подозрительно. Потом он решился и выложил всё как на духу.

— Я из-за тебя всю ночь не спал! Работал как проклятый! Руки-ноги отваливаются от усталости, а ты говоришь ничего страшного.

Барри окончательно перестал понимать, что говорит друг.

— Это я работал всю ночь! Не спал, следил и рисковал своей жизнью. И всё ради тебя. Может, в голодное время угостишь друга, не дашь умереть страшной смертью.

Шкет неожиданно понял, что Барри ничего не знает про мешок и деньги. Сразу засосало под ложечкой и захотелось прикарманить деньги себе. Однако он пересилил себя и сказал:

— За якорь зацепился какой-то мешок.

— На дне много всякого барахла, наверное течением принесло. Помнишь, как ты поймал мешок с наркотой? Сколько тогда барахла натаскал на палубу до этого. До сих пор Корнелиус обходит то место стороной. Сбросил обратно в реку и всех делов-то.

— Там было ценное кое-что.

Вот тут и вздрогнул Барри. Удивлённое лицо сказало всё. Шкет протянул:

— Значит всё-таки это твой мешок?

Барри закашлялся и начал краснеть. Слова не хотели выходить из него, но он стал рассказывать всё другу. Про лошадей и допинг, про отсутствие денег, про набег полиции на Али-духанщика и про злополучный мешок.

— Если Али узнает, то тебе не жить, — констатировал Шкет, на что Барри выдал.

— Али уже остыл и лежит, наверное, в морге.

Настало очередь удивиться Шкету.

— Дела-а-а!

— А то.

— Что делать будем?

— А ничего. Подождём и поделим.

После этих слов они замолчали и стали смотреть друг на друга.

— И возьмём в долю Жерома.

— И Камиллу.

— Ну, тогда и Нинель тоже возьмём.

— А не жирно тебе будет? Ты на ней женишься, у вас будет в два раза больше, чем у других.

— Тогда и Камилле ничего, у неё и так денег много.

Так они препирались до самого вечера. Делили и спорили, пока не решили, что такой вопрос надо решать всем вместе. Достали лист бумаги и стали чертить круги и сектора, кому сколько денег. Спорили. Ссорились и мирились.

Камилла

Камилла, привыкшая к вечерним посиделкам с Нинель, не могла найти себе места в своём большом доме. Её деятельная натура требовала выхода наружу. Она пробовала заниматься делами, но у неё всё валилось из рук, все мысли были заняты неугомонным, как и она, инспектором. Его постоянные наезды к Шкету, их нечаянные встречи, породили какую — то невидимую связь, которую она хотела рассмотреть, но у неё никак не получалось. Всё время на пути вставали какие — то препоны и затруднения. Один раз она даже предприняла попытку выследить инспектора и устроить ему форменный допрос, но он был стреляный воробей и так просто не давался, или просто стечение обстоятельств было против этой встречи, а может просто Жером, как профессионал, заметил слежку и легко оборвал «хвост».

Ради интереса Камилла зашла во флигель, где обитал Шкет. Проходя по коридору, она увидела Мозеса и Барри, которые стояли на коленях, выставив на обозрение свои попы, и склонились над расстеленным на полу листом бумаги. Чертили какой-то чертёж, сверяясь со своими записями в потрёпанной записной книжке, и судя по всему, были крайне заняты. Над обоими светилась голубая аура, что говорило об их сосредоточенности и увлечённости делом. Просто прерывать их работу ради того, чтобы просто поболтать ни о чём, а вернее о Жероме, Камилла не решилась и просто ушла.

Камиллу гнал вперёд необъяснимый голод общения, который грыз её изнутри. Хотелось поскандалить, как базарная торговка, проговорить с кем нибудь по душам, рассказать о своих предчувствиях и переживаниях. Только вот найти этих «кого нибудь» создавало проблему. Оставалась одна Нинель, вот к ней она и направилась.

Несмотря на приближающийся вечер, Камилла вышла на улицу и пошла к Меликовому мосту, за которым уже закрепилась определённая слава как Мост влюблённых.

Идя по набережной, она пару раз замечала за собой фигуры прохожих, которые тоже шли в этом же направлении. Зеваки спешили на новое представление, свадебные компании выдавали себя нарядными одеждами и букетами цветов.

Ей пришло в голову, что всё это заварила она, когда в первый раз пришла к Нинель. Это её неосторожное слово, в разговоре с горничной, дало старт этому действу, которое уже приобрело все признаки народной приметы, про это уже писали в газете, в это уже верили.

Камилла ещё раз присмотрелась к толпам. По набережным, с одной стороны реки, шли в основном девушки в компании наряженных сопровождающих, с другой стороны шли такие же нарядные женихи в компании таких же наряженных свидетелей и гостей. Иногда компании перекрикивались и махали друг другу руками и букетами цветов, украшенными яркими лентами.

В фургоне Нинель не горел свет,