Пулеметчик - Николай Соболев

Виктория Алексеевна, попривыкнув после нескольких лет к первому фиктивному замужеству дочери, явно была настроена на вторую партию, более подходящую дворянскому семейству. Впрочем, подаркам она порадовалась, но пригласить захаживать к ним по-родственному почему-то забыла. Ну и ладно, теща с возу – зятю легче.

Свадьбу мы устроили в сокращенном варианте, для своих, в небольшом зале «Праги», недавно перестроенной Кекушевым. Были в основном коллеги-инженеры и архитекторы, Наташины подруги с мужьями, пришли Лебедев, Мазинг и даже фон Мекк, ну и Гриша Щукин (женившийся месяцем ранее) был в обязательном порядке. Савве Морозову тоже было отправлено приглашение, но он был во Франции и вместо себя прислал пейзаж «Никольское» кисти Коровина с запиской, что это половина подарка, автору уже заказана парная картина того же места, но только после того, как будет достроен рабочий поселок. Так сказать, «было – стало».

Самое сильное впечатление на Наташу произвело появление Горького, а она сама, в свою очередь, изрядно впечатлила Андрееву.

– Д-а-а, Михаил Дмитриевич, а я-то все думала, что же это вы нос воротите, а вы вон какой бриллиант нашли! – иронично и даже, как мне показалось, с некоторой завистью выдала мне Маша. – Умница, красавица, генеральская дочка… Приданого много взяли?

Машины глаза смеялись, вот же тролль доморощенный…

– А вы, мадам Желябужская, сами у Белевских спросите, – вернул я мяч.

– Брось, Маша, – прогудело сзади, – при таких-то доходах какое еще приданое нужно?

– Кстати, о доходах, – повернулся я к Горькому, – есть финансовый отчет о постановках вашей пьесы в Германии, где этим занимался Парвус. Мои люди утверждают, что прошло более тысячи представлений. И что Парвус объявил в качестве прихода сумму на сто пятьдесят – двести тысяч марок меньше стоимости проданных билетов.

– Господа, прекратите! – потребовала Маша. – Тут свадьба, а не заседание комитета, потом поговорите.

Трудно было с ней не согласиться, глядя на сияющую Наташу, окруженную моими коллегами. Время от времени кто-нибудь подходил ко мне и тряс руку, искренне или дежурно восхищаясь невестой.

И было мне хорошо, несмотря на все подколки Андреевой – мы вообще с ней пикировались при каждом удобном случае. Может, отложить революцию на месяц, хотя бы на медовый?

А потом мы перебрались на дачу и… и снова навалилась гора работы. Строились и проектировались новые дома Жилищного общества, наша «внутренняя контрразведка» затеяла поголовную проверку дворников и персонала, выявив несколько очень неприятных ситуаций с дедовщиной и поборами с новых сотрудников, которые пришлось разруливать мне. Несколько человек с треском уволено, несколько переведено на испытательный срок, но, блин, не столько эти уродцы сами нажились, сколько нам напортили.

И шли валом конспиративные сообщения – в стране явно начиналось брожение после почти годовых неудач в Маньчжурии, все чаще случались собрания и забастовки, гудело село, вон, в Озургетском уезде Кутаисской губернии крестьяне вообще бросили платить налоги, работать на помещиков и бойкотируют учреждения власти.

А я все перебираю бумаги, пишу, считаю и все больше чувствую себя чернильной душой, прямо хоть на Хитровку собирайся за острыми ощущениями. Впрочем, нет – судя по тому, как ведут себя Наташа и Марта, острых ощущений может хватить и на месте. Похоже, у них психологическая несовместимость. Пока все тихо, но растущее напряжение уже заметно, чем-то это напоминает маневры двух котов перед дракой.

Ну почему, почему хотя бы дома не может быть все спокойно?

* * *

«После третьего штурма сдан Порт-Артур» – я отложил газету, и словно в подтверждение этой новости по стене нашей дачи сильно и страшно хлестнула ветка.

Ветер на улице крепчал, и я вышел на крыльцо вдохнуть его полной грудью. Ветер, ветер, на всем белом свете… Неслись низкие желтые тучи, уже понемногу лило, но буквально через минуту по крышам застучал град, а вдали сверкнули сполохи молний и невпопад зазвенели тронутые вихрем колокола церкви в Богородском. Черт, один в один как перед московским ураганом 1998 года! Д-а-а, тогда Цветной бульвар как выкосило…

Ураган, мать его!

– Все дома? – крикнул я в дверь домашним.

Все оказались на месте.

– Митяй, бегом по соседям – гасить огонь, закрывать ставни, будет шквал! Марта, убирайте все вещи с улицы!

– Господи, спаси и сохрани! – Ираида невпопад перекрестилась. – Молочница нынче говорила, что скотина с утра ревела…

– Огонь гаси! – рявкнул я на нее, после чего домашние вышли из ступора и кинулись исполнять.

– Наташа, готовь бинты, марлю, йод, зеленку!

– Зеленку? – недоумение в синих глазах.

– Все для перевязок, сейчас налетит ураган, убирайте, закрывайте, гасите!

Я сунул ноги в сапоги и побежал вокруг дачи, закрывая ставни на запоры, слушая, как нарастает рев ветра и как гремит где-то полуоторванный лист кровельного железа. Вернулся Митяй и принялся мне помогать, несмотря на крупный град и струи воды.

Мы едва успели, черные-желтые тучи озарились молниями, резко похолодало, дождь превратился в ливень, налетел шквал – грозовой фронт шел прямо над нами.

А за ним, с юго-востока, от Лефортово, поднимался огненного цвета столб смерча.

– Все в подпол, живо!

Стихия промчалась в каких-то десятках метров от нас, руша все на своем пути. Сдувало крыши, отрывало плохо приколоченные доски и калитки, за Путяевским просеком одни деревья повалило, другие срезало, как бритвой, третьи расщепило…

– Горим! Пожар! – донеслось сквозь завывания ветра.

В окнах дачи на соседнем восемнадцатом участке плясал огонь… Немалое семейство выскочило наружу и суетилось под дождем. Я добежал до них напрямую. Ни унесенный ветром забор, ни вырванные с корнем кусты больше не стояли на дороге и не надо было выходить через одну калитку и заходить через вторую.

– Все целы? Все на месте?

– Аня… Даша… Алешенька… Иван Иванович… Степа… Зинаида Васильевна… Евгеша… Ниловна… – на разные голоса начался пересчет.

– Мурки нет! – пискнула из-за спины гувернантки девочка лет восьми, накрытая от дождя чьим-то капором.

– И Глафиры, кухарки нашей! – заполошно взмахнула руками хозяйка.

– Митяй, тащи мое пальто! – крикнул я в дом и увидел, что со стороны ипподрома через то, что было забором, бежит с ведром и багром живший там в сторожке дворник Антип.

Прибежал Митяй, Антип по моему жесту окатил пальто из ведра, я накрыл голову и двинулся к горящему дому.

– Миша! – раздалось сзади.

– Назад! – рыкнул я не усидевшей в подполе Наташе и рванулся внутрь.

Горела веранда и две примыкающие к ней комнаты, огонь уже пополз по стенам коридора, источая густой едкий дым, в котором с трудом угадывались двери. За одной из них взмявкнула кошка, я на ощупь дернул ручку, закрывая лицо от дыма мокрым лацканом, клубок шерсти метнулся под ноги, но инстинкты