Эпоха Опустошителя. Том VIII - Вел Павлов

Банарда в серый порошок. Помнил, как нанёс страшное увечье Лиаме. Помнил её побег. Помнил, как свалился от истощения мордой в кровавую слякоть. Помнил, как вопила Грация. Помнил стремительный бег моей питомицы…

Честно сказать я думал, что попросту сдохну. Ранений после боя имелось в избытке. Сомневаюсь, что моя хвалёная регенерация сумела бы самолично справится с таким. Однако, когда крики Грации утихли я ощутил небывалое блаженство. На душе возникло чувство внутреннего комфорта, словно я плыву по теплому течению, а сознание находилось в полнейшем спокойствии.

На миг вообще померещилось, что я погиб. И если таковой являлась моя смерть, то о лучшем и мечтать не стоит. Ни грёбаной боли, ни сраного проклятого наследия, ни душевных терзаний, ни извечного гнева, ни постоянного раздражения… совсем ничего. Только покой, умиротворение и уют.

Если бы я знал, что смерть будет именно такой, то давно бы сдох по собственной воле, но, увы… У судьбы на мой счёт по-прежнему имелись планы. Чернильная мгла, по которой я до сих пор плыл в одночасье расступилась и на смену мраку явилось два тусклых солнца.

Почему тусклых?

Потому как Сига с Мерой были скрыта исполинскими дубами и их пышными зелеными кронами. Своей высотой деревья могли посоревноваться с высотками на Терре. Слух внезапно уловил разнообразных щебет как знакомых, так и не знакомых птиц, после раздалось журчание воды, а стоило маломальски сфокусироваться на окружении, как стало понятно, по какой именно причине сознание плавало в чернильной мгле, потому как я на самом деле плескался в воде.

Тело лежало на берегу ручья, цвет которого наминал ярчайший изумруд на свете. Никогда я не видел столь кристально-изумрудной воды. Где-то в глубинах внутреннего мира я ощутил голод и тщательнее присмотревшись к воде с ужасом осознал, что родник переполнен стихией жизни. Каждая унция данной жидкости несла в себе исцеление.

Пару мгновений ушло на инвентаризацию тела, на котором вновь прибавилось безобразных отметин. Руки и ноги испещряли свежие шрам, но из кипы увечий выделялись ранения, что нанесли главы доминирующих домов — на плече, груди и брюхе. На лице также прибавилось злополучных рубцов. Если говорить кратко, то на коже и теле не осталось ни единого живого места. Враги настолько хорошо постарались, что не спасла меня вся моя хвалёная защита, а одежда сейчас напоминала лохмотья бродяги. Тем не менее, целебному роднику необходимо отдать должное — все ранения успели зарубцеваться и покрыться тонким свежим слоем алой плоти.

Впрочем, все мои чаяния прекратились также быстро, как и начались, в следующий момент кто-то в бесцеремонной манере прыгнул в ручей и заметно шершавый язык прошелся по изувеченному лицу, а в сознание ворвались знакомые эмоции.

Волнение, облегчение и… радость. Грация весело бесновалась как в первый и последний раз.

— Да, крошка, — погладил я по голове встревоженную хищницу. — Я тоже успел по тебе соскучится…

— Она ни на шаг не отходила от тебя, — вдруг раздался из-за спины мягкий женский голос. — Тебе обязан ей. Между прочим, она нарушила мой личный запрет. Рискнула своим существованием ради тебя.

Тело инстинктивно дёрнулось в нужную сторону, а затем я практически моментально встретился взглядом с необычайно прекрасной женщиной. Всё её естество вопило о связи с жизнью и дикой природой. Свободные зеленые одеяния, локоны цвета свежей листвы, в которых аккуратно вплели молодые ветви вербы в виде диадема, а ярко-изумрудные глаза были наполнены могущественной и будто бы нескончаемой силой жизненной энергии.

Протест в присутствии незнакомки даже не шелохнулся, а от Грации тотчас повеяло благодарностью в сторону девицы. Однако тревога на душе моментально испарилась, когда из соседних кустов будто медведи, вывалилось две галдящих туши.

— Видят Небеса, я знал, что та продажная мразь не успокоится! — грозно выпалил Аванон. — Урою падлу, как вернусь. Нацепил на зверей оттиск отслеживания. Так нас и выследили…

— Согласен, — прокряхтел Август, поднимаясь с земли и отряхиваясь от листвы и веток, что налипли к одежде. — Как доберемся до лагеря, то расскажу обо всём отцу! Он живо прикроет его вшивую лавочку…

Вот только гомону стало больше, когда парочка аборигенов заприметила меня и в один голос завопила.

— Ранкар!

Правда, оба тотчас притихли, когда краем глаза у основания исполинского дуба увидели зеленоглазую незнакомку.

— Просим прощение за вторжение, чтимая нимфа Жизни! — со всем уважением и галантностью поклонился ей Илай, ободрительно мне подмигивая и между делом хватая Августа за спину и вновь ныряя в кусты, но прежде, чем полностью исчезнуть, я заприметил в его глазах крупицы страха. — Мы вас оставим…

— Разговор много времени не займет, — со слабой улыбкой отозвалась младшее божество, благодарно кивая вслед обоим парням. — Пару минут, не больше. Вам нужно как можно быстрее покинуть мою долину.

— Непременно покинем, — раздался приглушенный голос Аванона из кустов. — Сразу же, как вы поговорите…

Во имя всего живого и мёртвого! Получается, она нимфа Жизни. Младшее божество. Я слышал, что они необычайная редкость на Альбарре. Неужели такие как она поселились во Внешних землях? Я также слышал, что они давным-давно основали некий круг из разнообразных нимф, который является самой загадочной независимой силой Альбарры. А изоляция от Внешнего у мира у них похлеще, чем у горгон. По слухам различных нимф насчитывается более двух десятков и все они являются младшими божествами из-за их редких возможностей и удивительного единения с природой и различными стихиями. Само собой, их влияние и мощь абсолютно несравнима с оберегами или же могущественными личностями Вечного Ристалища, но на всей Альбарре они пользуются огромным уважением.

Сила тех или иных нимф разнится из-за их чистоты крови. Если, к примеру, взять Лиаму Креамх, то она лишь второй или третий потомок истинной нимфы гор. Да, вероятнее всего, той самой, что некогда состояла в кругу. А вот мать Хаймона Аванона и бабка Илая по неподтвержденным данным является очень могущественной личностью. Ну а об Аркасе и говорить не стоит — свою мать он практически не помнит, но судя по способностям она либо была таким же дальним потомком, как Лиама, либо необычайно слабой.

— От тебя смердит смертью и кровью, — с толикой недовольства, сухо декларировала нимфа, медленно поднимаясь на ноги. — А хорошим или добрым человеком тебя очень сложно назвать. По крайней мере, не после того, что ты учинил в той долине.

Хм. Смердит, значит.

— Знаю, — отозвался нехотя я, загребая ладонями воду и