Инженер Петра Великого – 3 - Виктор Гросов

которым европейские короли позавидуют. Что немаловажно, под это дело я провел множество полезных опытов с разными химическими смесями, которые мне еще очень пригодятся для более серьезных дел. Да и реактивы, выделенные «для царской потехи», теперь можно было спокойно пустить на нужды «Проекта Феникс».

Когда последние залпы отгремели и над Невой повис пороховой дым, смешанный с морозным паром, я почувствовал невероятную усталость, но и такое же невероятное удовлетворение.

Мы это сделали!

Вернувшись во дворец Меншикова, где бал разгорался с новой силой, я тут же оказался в центре внимания. Меня поздравляли, хлопали по плечу, осыпали комплиментами. Сам Государь, подойдя, обнял меня и громогласно заявил:

— Ну, Смирнов, удружил! Вот это потеха! Вся Европа языками чесать будет! Молодец! Жди награды!

Я расшаркался в благодарностях. Успех фейерверка — это царская милость, это новые горизонты.

Было как-то странно. Никакого новогоднего настроения. Да, была радость и гордость за проделанную работу. Но вот новогоднего настроения — не было. Хотя, оно и в прошлой жизни так было. Может, надо что-то поменять в своей жизни? Завести себе девушку, а то хожу как робот. Устал я от всего этого. Да и чувствую, что ели раньше гормоны утихомиривались из-за физического перенапряжения, то сейчас, когда жизнь стала более сытой, хотя и такой же активной, организм требовал своего.

Бродя по залам, я пытался прийти в себя после осознания того, что молодой организм требует женской ласки. В одном из дальних салонов, куда доносился лишь приглушенный гул бала, мой взгляд упал на две фигуры. Мария Гамильтон, фрейлина, известная немногословностью и любовью к книгам, стояла ко мне вполоборота и о чем-то напряженно шепталась с невысоким, полноватым мужчиной в купеческом кафтане. Купец этот был мне смутно знаком: пару раз я видел его в приемной у Брюса.

А эта Гамильтон — очень симпатичная особа. Новый год, в конце концов, може приударить за красавицей?

Я незаметно приблизился. Разговора их я не расслышал, но сама манера общения, взгляды, скупые, но выразительные жесты — все указывало, что тема их беседы далека от погоды или придворных сплетен. Чувствовалось в этом что-то напряженное, словно они заключали сделку. Гамильтон выглядела очень сосредоточенной, даже несколько встревоженной. Купец же, напротив, казался весьма довольным и время от времени озирался по сторонам, будто опасаясь быть замеченным.

Я встретился взглядом с Брюсом, который, как оказалось, тоже наблюдал за этой парой из другого конца зала. Он едва заметно кивнул.

Хм… Странно. Только решился приударить за дамой, так ее уже держат на прицеле. Гамильтон ведь из окружения будущей императрицы.

Краем уха я слушал обрывки разговоров. Новости с фронта, долетавшие до столицы, становились тревожнее. Карл XII, оправившись после нарвского удара, похоже, не собирался сидеть сложа руки. Его войска стягивались к границам; по слухам, он готовил новое, мощное наступление.

Бал продолжался. Я старался не упускать из виду Гамильтон и купца, но они вскоре незаметно разошлись, растворившись в толпе гостей. Вскоре ко мне подошел Брюс. Лицо у него было серьезным, несмотря на только что отгремевший триумф фейерверка.

— Ну что, капитан, — тихо проговорил он, наклонившись к моему уху так, чтобы никто не услышал, — видел эту голубку? Фейерверк фейерверком, а дела никто не отменял.

— Есть что-то по существу, Яков Вилимович?

— Есть, — Брюс на миг замолчал, оглядевшись по сторонам. — Мои люди доложили. После разговора с Гамильтон этот купец встретился с другим иностранцем, тоже небезызвестной нам личностью. И передал ему небольшую записку. Нам удалось ее перехватить. Хотя, скорее, не перехватить, а незаметно прочитать и вернуть владельцу.

Брюс выдержал паузу.

— И? Что там? — выдавил я.

— Мы нашли ее, наконец-то, капитан! В записке, — Брюс понизил голос до шепота, — узнаваемым почерком нашей милой Марии Гамильтон нацарапано всего одно слово. Одно, но очень уж для нас с тобой, так сказать, знаковое.

Он посмотрел на меня с долей ликования.

— «Игнатовское».

Глава 14

Мы с Яковом Вилимовичем снова оказались в главном зале дворца, и меня на секунду оглушило от гула сотен голосов, перемешанного музыкой. На Неве догорели последние всполохи новогоднего салюта, и даже сюда, за толстенные стены, долетал восторженный ор толпы. Голова немного кружилась от въедливой пороховой вони. Да и дикое напряжение последних недель давало знать.

— Стало быть, Игнатовское, Яков Вилимович? — тихонько спросил я, когда мы, слегка пихнув какого-то расфуфыренного боярина, направились к царскому помосту. — Как думаете, просто совпадение, или уже целенаправленно копают?

Брюс лишь чуть приподнял бровь, его взгляд прошелся по залу, цепко выхватывая мелочи.

— В нашем деле, Петр Алексеич, на авось надеяться — гиблое дело. Учитывая, чья рука это писала и кому, предположительно, предназначалось… интерес к вашему имению, так сказать, вырисовывается вполне отчетливо. И чем дальше в лес, тем больше дров.

Меня облепили почти сразу, как только мы подошли к центру зала. Поздравления, рукопожатия, восторженные крики. Дамы стреляли глазками, шушукались за веерами. Мужчины хлопали по плечу, рассыпаясь в комплиментах моей «огненной потехе». Сам Государь, сияющий, как начищенный самовар, подозвал меня, и в очередной раз громогласно расхвалил перед всем двором, обозвал «огненным кудесником» и даже по-отечески приобнял, отчего у меня на душе немного потеплело.

Приятно. Моя репутация сегодня взлетела до небес.

Я был героем дня. Если бы они только знали, что вся эта феерия, весь этот грохот и блеск — всего лишь дымовая завеса, хитроумный маневр, прикрывающий куда более серьезные дела. Да что там говорить, если бы они знали, что я там в Игнатовском мастерю, половина бы в обморок попадала, а вторая — на костер бы потащила.

Я, как бы между прочим, в разговорах с некоторыми придворными, известными своей болтливостью и близостью к окружению Марты Скавронской, проболтался о «великой тайне» моих особо ярких огней. Дескать, весь фокус в особом «стабилизаторе для лапландского изумруда», редчайшем минерале, который я храню в строжайшем секрете у себя в Игнатовском. Без него, дескать, и цвета не те, и искры жиденькие. Брюс, когда я поделился с ним этой идеей, сначала нахмурился, но потом, покумекав, согласился:

— Что ж, Петр Алексеевич, здравый смысл в этом есть. Раз уж все их внимание приковано к Игнатовскому, грех этим не воспользоваться. Пусть ищут там то, чего и в помине нет. Тем правдоподобнее будет наживка. А то, что там действительно ценное имеется… так это