Смутные дни - Тим Волков

Карболка. Плеснуть раствор на кожу вокруг пореза. Растереть. А потом — сделать первый надрез, расширяя рану для доступа.

Бежит кровь, но доктор на чеку: промокнуть тампонами, открыть вид на брюшную полость.

А там…

Мышцы рассечены, края раны рваные — нож вошёл глубоко, возможно, задев печень или кишечник. Есть с чем поработать.

Иван Палыч работает быстро, но чётко, следуя протоколам хирургии. Раздвинуть ткани ретрактором, фиксируя их, чтобы осмотреть внутренние органы. Кровь скапливается в брюшной полости — признак внутреннего кровотечения.

Зондом осторожно исследовать область: печень, к счастью, цела, но петля тонкого кишечника проколота, из неё сочится кровь и содержимое.

— Чёрт, — вырывается у доктора. Перфорация кишечника — это сепсис, если не успеть.

Он берет хирургическую иглу и кетгут, начиная зашивать прокол мелкими, точными стежками, чтобы предотвратить утечку. Кровь продолжает сочиться. Еще раз промокнуть тампонами, следя, чтобы поле оставалось чистым. Еще карболки. Так, хорошо.

Что с пульсом?

Слабый. Дыхание… вроде ровное.

Кишечник наконец зашит. Отличные швы, как из учебника. Такой работой можно гордиться! Проверить ещё раз: других явных повреждений не видно, но откуда тогда продолжается кровотечение?

Ага, вот в чем причина.

Более глубокий осмотр — и найден небольшой разрыв в брыжейке — сосуды кровоточат. Тут тоже нужна ювелирная работа.

Доктор берет тонкий кетгут, перевязывает повреждённые сосуды. А время утекает, как кровь из раны. Главное — не спешить, но действовать быстро. Ах профессор Сибиряков! Ваши афоризмы до сих пор живут!

Теперь промыть полость физраствором, удалить сгустки, начать послойно ушивать рану: сначала брюшину, затем мышцы, наконец, кожу, используя шелковые нити для внешнего шва. Каждый стежок мучительно медленный — ошибка может стоить жизни. Закончив, проверить повязку: кровь больше не сочится. Пульс держится, ровный.

Операция закончена. А удачно или нет покажет ближайшее время.

* * *

Иван Палыч отошёл от стола, его руки дрожали от напряжения. Теперь оставалось только выждать пробуждения и назначит курс антибиотиков. Сепсис — главная угроза. Надо будет ввести противостолбнячную сыворотку и следить за температурой.

Иван Палыч вышел на крыльцо больницы, чтобы глотнуть воздуха. Глубоко вдохнул, потянул затекшую спину. Взгляд упал на тёмные пятна на ступенях. Кровь. След Гвоздикова, что вёл к крыльцу. Сердце доктора ёкнуло — зацепка!

Ведь по следу можно найти Сильвестра! Или подсказку, где он может быть.

Держа фонарь, доктор пошёл по кровавому следу. Капли, густые и тёмные, тянулись от крыльца к дороге. Уже была кромешная ночь.

Иван Палыч двигался осторожно, освещая путь, сапоги хлюпали в грязи. След вёл к обочине. Доктор присел, разглядывая отпечатки: тут были следы сапог, но не одного человека — рядом виднелись ещё, более глубокие, с грубым протектором. Кто-то тащил Гвоздикова? Или оставил его здесь? А может и вовсе не имеют они отношения к этому дело? Столько людей тут за день проходит.

У дороги след обрывался. Кровь исчезала, а в грязи отпечатались следы колёс — узких, как у лёгкой упряжки. Иван Палыч замер, луч фонаря дрожал в его руке. Гвоздикова привезли сюда и бросили у больницы.

Жаль, что след потерян.

Впрочем, потерян ли? Оставался еще сам Гвоздиков, который обязан ему жизнью. Вот у него и спросим напрямую, где прячется Сильвестр. Вряд ли Яким будет теперь его прикрывать после того, как тот едва не убил его.

Остается только ждать, когда раненный придет в себя. Хочется верить, что все же придет в себя, а не умрет…

Глава 16

О раненом Гвоздикове Иван Палыч, конечно же, безотлагательно уведомил Гробовского. Однако, толку-то? Даже, если не начнется сепсис, что вполне вероятно… Когда еще парень придет в себя, когда с ним можно будет разговаривать? Да и расскажет ли он хоть что-нибудь важное? Вопросов больше, чем ответов.

Все же Алексей Николаевич явился в больничку со всей поспешностью, как только смог. С порога пожаловался:

— Зашел бы раньше, но… Работы невпроворот! И, заметь, Иван Палыч — дурной работы. Отчеты всем шли. Да еще учить их, как работать надо, преступления раскрывать! Зато начальства! Начальник милиции участка, начальник городской милиции, уездной… Их всех выбирают, представь!

— Как Петракова?

— Нет, Василий Андреевич у нас теперь назначенец — комиссар! Его правительство назначило, вернее сказать — Комитет. Ему все начальники отчеты пишут, а он их собирает… — поручик невесело хмыкнул. — Собрал целую пачку, сидит — горюет. Вдруг спичку — чирк! Хочу, говорит, их всех сжечь! Еле уговорил… Нет, они неплохие парни все — и Василий, и Витюша, и прочие… Не трусы, и старательные, да и стрелять навострились… Только вот, оперативной работы не знают! В личном сыске — ноль. Учу их, учу… Да разве толк это? Секретных агентов всех велено разогнать — видано ли дело? А раньше им за информацию платили… и дворникам. А сейчас? Как дальше работать — ума не приложу. Ну, есть у мене еще свои люди, остались… А у этих — никого нет! И не будет, наверное. Сидят с умным видом, дела обсуждают — на Шерлока Холмса ссылаются!

Возмущенно всплеснув руками, Гробовский вытащил из портсигара папиросу, однако, не закурил — постеснялся, больничка все же:

— На Шерлока Холмса! Нет, ты посмотри. Мы, говорят, дедуктивным методом действуем и секретные агенты нам не нужны. Дети, голимые дети… Что с них взять? Да, что Гвоздиков?

— Пока плохо, — честно признался доктор. — И когда будет хорошо — предсказать не берусь! В его случае — может, через неделю-другую… может — через месяц… а, может, и вообще — того…

— Понимаю, — Алексей Николаевич сунул папироску обратно в портсигар и предложил выйти на улицу.

— Покурю… Посмотрим…

Время было часов пять, только что прошел дождь, и выглянувшее солнце, искрясь, отражалось в больших коричневых лужах. Налетевший ветер шевелил чистые вымытые дождем листья берез и рябин.

— Так, говоришь, с коляски сбросили?

— Да, — Иван Палыч показал рукой. — Прямо на обочину. Сюда он уж сам приполз… Святым духом!

— Х-ха! — закурив, поежился Гробовский. — Гляди-ко — у больнички сбросили. Ишь, гуманисты какие? А не кажется ли, Иван Палыч, что это тебе привет? От того же Сильвестра. Привет и предупреждение! Этакая черная метка. Чтоб не вздумал больше им дорогу переступать…

— Им?

— Так сам заешь, тут не один Сильвестр — целая шайка орудует. Эх, вычислить бы, внедрить своих