Смутные дни - Тим Волков

Еще на станции Иван Палыч купил газеты, местные, и центральные, более-менее свежие. Усевшись у окна, развернул кадетскую «Речь», по сути дела, официальный орган правительства. Зачитал Аннушке вслух:

— К вам, граждане свободной России, к тем из вас, кому дорого будущее нашей Родины, обращаем мы наш горячий призыв. Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть к старому, ныне мертвому, строю. Только напряжение всех наших сил может дать нам желанную победу. Нужна затрата многих миллиардов, чтобы завершить строение свободной России на началах равенства и правды.

Не жертвы требует от нас Родина, а исполнения долга…

— Я думаю, мы еще это сегодня услышим, — улыбнулась Анна.

Доктор пошуршал газетами:

— А вот что ваши эсеры пишут: подписку на Заем Свободы организованно провели — рабочие петроградской фабрики «Русская цветопись». Одесские металлисты, потратив на облигации пятнадцать тысяч рублей из больничной кассы, заявили: «раз буржуазия уклоняется от исполнения долга, рабочие отдадут на алтарь Родины последние крохи»… О как! А вот еще… Газета «День»… «Тянулись тысячи рук с кредитками, с драгоценностями, с обручальными кольцами. Военные снимали с себя знаки отличия, простые женщины, возвращаясь из 'хвостов», отдавали хлеб, сахар и прочее, добытое с таким трудом. Многое сейчас же продавалось с аукциона за неслыханные цены. Подписка на заем в Петрограде достигла семидесяти пяти миллионов рублей… Ого! В целом же по стране она составила в среднем около двадцати миллионов в день.

— Однако! — учительница покачал головой. — А местные-то что пишут? Дай-ка — «Ведомости»… Ага! В театре сегодня ожидается… концерт учащихся женской гимназии… И выступление… знаменитой актрисы Софьи Гославской! Ничего себе! — ахнув, Аннушка всплеснула руками. — Вот это да! Сама Софья Гославская!

— А кто это? — невинно поинтересовался доктор.

Анна Львовна округлила глаза:

— Да ты что, Иван! Кроме своих микробов вообще ничего не знаешь? Да помнишь, на той неделе в синематограф ходили? «Обрыв» смотрели. Она там играла Марфиньку.

— А-а-а… — Иван Палыч сделал вид, что вспомнил. — А еще она где снималась?

— Да много где! «Руслан и Людмила», «Снегурочка», «Ревность», «Сестра милосердия»…

— Сестра милосердия… — прикрыв глаза, негромко протянул доктор. — Наверное, хороший фильм…

Санитарный поезд… Женечка, Мария Кирилловна, сестрички… где ж вы теперь? Все там же, в поезде? Мария Кирилловна, впрочем — нет… А Завьялова, интересно, из контрразведки — куда? И выпусутили ли вообще? С его то хотьбой по краю и дружбой с такими сомнительными людьми…

— Иван! Иван! Ты спишь, что ли? Приехали!

Вокзал оглушил газетчикам:

— Заем Свободы! Заем Свободы! Уже в Зареченске!

— Создано кАлиционное правительство с участием эсеров и меньшевиков!

— Ого! — на ходу удивился доктор. — Ань, слышала? Ваши в правительство вошли. Не только в Совете теперь!

— И правильно! Давно пора было пригласить в правительство представителей революционных партий!

— Заем Свободы! — продолжали вопить мальчишки. — Сегодня в театре — госпожа Гославская!

— КАлиционное правительство создано!

— Коалиционное, дефективный! — Иван Палыч хмыкнул и, взяв Аннушку под руку, быстро зашагал к извозчикам.

* * *

Уездный театр блистал электрическим светом и солнечными зайчиками, проникавшими в фойе сквозь большие витринные окна. Еще не начинало смеркаться, а народ уже собрался. Воскобойников во фраке с манишкой, его заместитель Краюшкин в таком же наряде.

Вот Чарушин помахал рукой… Ольга Яковлевна… спасибо ей за «браунинг»…

Иван Палыч светски раскланивался со знакомыми…

Вот кто-то хлопнул по плечу:

— Здоров, Иван Палыч!

Петраков! В новом защитного цвета френче с красным бантом. Таком же, как и у военного и морского министра Александра Федоровича Керенского, эсера и бывшего адвоката. С кобурою на поясе.

— И тебе, Василий Андреевич не хворать. Как здоровье?

— Вашими заботами!

— Здравия желаю! — завидев начальство, подбежал запыхавшиеся милиционеры, похожие на старшеклассников-гимназистов. Да собственно, они ими и…

Один из них, Виктор, отвел доктора в сторонку и этак довольно стеснительно поинтересовался насчет «той девушки»…

— Ну… Анюта… Как она?

— Да все хорошо с Анютой! Учится, в театре играет.

— Она говорила… Офелию… — застенчиво улыбнулся Виктор. — Ну, передавайте поклон.

— Обязательно…

— А, может… я еще и записку напишу…

— Иван, смотри-ка!

Доктор оглянулся: Анна Львовна показывала на большие плакаты, которые прямо на глазах вешали рабочие сцены.

Один изображал стоящего на трибуне солдата в шинели и с винтовкой в руках. Внизу развевались темно-красного цвета знамена, а сверху шла надпись — «ЗАЕМЪ СВОБОДЫ». На другом двое гимназистов или юных рабочих на фоне красного знамени и дымящихся заводских труб призывали обывателя подписываться на Заем Свободы: «Родина и Свобода в опасности! Дайте государству деньги для борьбы с врагом». На третьем плакате Георгий Победоносец браво рази змея копьем, утверждая — «Старый строй повержен. Воздвигайте здание свободной России»!

— Красиво! — заценил доктор.

— Красиво? Это же Кустодиев… Ой! — Анна Львовна вплеснула руками. — Верхний-то край оторвался…

В фойе уже бежали рабочие с лестницей. Один, с молотком, полез наверх, второй держал лестницу… Вот посмотрел наверх… на миг обернулся… Скуластый… Курносый нос, рыжеватая прядь, выбивающаяся из-под фуражки, нагловато-вороватый взгляд…

Черт! А это, случайно, не… Нет, у Гвоздикова лицо пошире… и понаглее… Этот же… Хотя…

— Иван, Иван, смотри! — Анна Львовна дернула доктора за руку.

В фойе только что вошли несколько человек из уездного Совета во главе с председателем Елисеем Терентьевым. Нынче он был уже не на костылях, а на протезе, с палочкой, и передвигался вполне уверенно… бережно поддерживаемый под руку писаной красоткой в модной, с карманами юбке, и сером жакетике с баской и витым шнуром.

— Господи! — ахнула Анна Львовна. — Это не наша ли Марьяна? Внучка Степана, лесника… Нет, ты посмотри, какая стала! Молодец…

— Иван Палыч! Анна Львовона! — председатель и его спутница замахали руками и подошли поздороваться, выказать все свое уважение. В конце концов, и Марьяна, и Елисей были обязаны доктору жизнью.

Пока поздоровались, повыспрашивали, что да как… Когда Иван Палыч обернулся, рабочих уже не было…

Так что же — все-таки Гвоздиков? Или показалось? А даже если и Гвоздиков, он вполне мог отстать от криминала… и вот, подался в рабочие сцены… Все равно! Надо будет Гробовскому сказать.

— Господа! Господа! — заволновалась Анна Львовна. — Уже третий звонок! Идемте же в зал скорее!

Первым выступил Воскобойников. Взойдя на