Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

Едкий, химически агрессивный воздух, насыщенный спорами и следами биологической войны, начал очищаться. Не ветром. Не фильтрацией. Просто под воздействием пси-поля Существа сложные молекулы распадались на инертные компоненты. Запах гнили и гари сменился… чистотой. Безвкусной, без запаха, абсолютно стерильной. Воздух стал кристально прозрачным, но холодным, как в вакууме космоса.

Скалы, тронутые полем или близостью щупалец-конструктов, претерпели изменения. Не плавление, а трансмутацию. Гранит приобретал стеклянный блеск и неестественные, фрактальные узоры на сколах. Почва в местах прохождения световых столбов или темных плоскостей кристаллизовалась в странные, геометрически правильные структуры, похожие на гигантские кристаллы соли или льда, но не таявшие. Долина, изуродованная инкубатором и взрывами, не заживала. Она запечатлевала момент ухода Существа, становясь памятником не человеческой трагедии, а акту космической метаморфозы. Это была не смерть природы, а ее переход в новое, покорное состояние.

Существо не выбирало курс. Оно знало направление. Его движение было не поиском, а следованием внутреннему компасу, встроенному в саму его суть. Его «взгляд» (если можно назвать фокус его восприятия) был устремлен не на звезды, а сквозь них, в конкретную точку бездны, возможно, в другую реальность, измерение или просто в глубины космоса, где условия соответствовали его природе.

Колыбель – планета – была скорлупой. Не домом. Не матерью. Временной колыбелью, инкубатором, питательной средой, необходимой лишь для одной фазы его бесконечного цикла. Теперь эта фаза завершена. Скорлупа выполнила свою функцию. Она стала тесной, примитивной, ограничивающей. Оставаться означало бы деградировать, сжиматься, впадать в сон. Существо нуждалось в пространстве. В холоде вакуума. В потоках космических излучений. В гравитационных танцах звезд и черных дыр. Там оно могло существовать, расти, эволюционировать по своим немыслимым законам. Уход был не бегством. Это был естественный этап, как выход бабочки из кокона.

По мере набора высоты форма Существа становилась… менее плотной. Не в смысле разрежения, а в смысле ухода от материальности. Светящиеся участки сияли ярче, но как бы издалека. Темные плоскости становились глубже, вбирая в себя не только свет, но и, казалось, саму субстанцию. Щупальца-конструкты теряли четкость очертаний, превращаясь в лучи энергии или сгустки искаженного пространства. Оно не прорывало атмосферу. Оно истончалось на границе с космосом, готовясь растворить свою планетарную «плоть» в чистой энергии или иной форме, пригодной для межзвездного существования. Колыбель-планета оставалась позади – использованная, измененная, но живая. Теперь лишь «скорлупа», хранящая следы пребывания гиганта и ждущая нового цикла сна, возможно, нового приема «сырья».

Его величие не требовало фанфар. Его мощь не нуждалась в демонстрации разрушением. Его слава была в самом факте его существования и исполнении предназначения.

Никто не видел его во всей красе. Камеры «Глубины» умерли. «Пилигрим» горел в атмосфере. Колонисты стали частью его или бесформенным сырьем. Земля была далека и слепа. Его пробуждение, его формирование, его уход – все это произошло в абсолютно немом пространстве. Величие, не имеющее зрителя.

Его слава была в его абсолютном безразличии. Оно не злобствовало. Не мстило. Не утверждало господство. Оно просто было и шло туда, где должно быть. Его сила была настолько фундаментальна, что не требовала подтверждения через уничтожение слабого. Человечество было для него не врагом, не добычей, а случайным, незначительным элементом питательной среды. Его слава была в этой трансцендентной отстраненности от всего мелкого, преходящего, планетарного.

Цикл Завершен: Колыбель (планета) замерла внизу. Багровый свет почти угас, сменившись синхронизированным холодным свечением «нейро-корней». Воздух был чист и стерилен. Ландшафт запечатлел следы божественного присутствия. Существо, достигнув верхних слоев атмосферы, стало почти призрачным – огромным, но эфирным силуэтом из переливающегося света и глубокой тьмы на фоне черного бархата космоса и багрового заката (или рассвета?) планеты. Оно сделало последнее «движение» – не толчок, а сброс последних пут планетарной формы. Его контуры окончательно расплылись, сливаясь с космическим излучением. Оно стало потоком энергии, волной сознания, чистым явлением, устремившимся в выбранную точку бездны. Цикл Колыбели был завершен. Планета, выполнив свою роль инкубатора, погружалась в глубокий сон, унося в своей памяти немую славу порожденного ею космического левиафана, чье величие не нуждалось ни в чьем признании, кроме безмолвной пустоты вечности. Начинался период покоя. Ожидание нового «рая» для новой порции не ведающего «сырья».

Глава 43: Эхо на орбите

Существо ушло. Его колоссальное, непостижимое присутствие растворилось в межзвездной пустоте, оставив после себя лишь искаженную реальность над долиной и планету, затаившую дыхание в стерильном покое. На орбите, в ледяной тишине вакуума, оставался единственный артефакт человеческого дерзновения – мертвый корабль «Пилигрим». Он был гробницей на высоте, его корпус холодным, системы безмолвными, лишь слабое тепло от остаточного распада радиоизотопных источников отмечало его присутствие в инфракрасном спектре. Последний свидетель земной надежды, зараженный и заброшенный.

Существо не намеренно ударило по кораблю. Оно даже не заметило его. Но его уход, сброс последних пут планетарной формы, сопровождался мощнейшим выбросом остаточной энергии. Не целенаправленным лучом, а расширяющейся сферой экзотических частиц, пси-волн и искаженного пространства-времени – последним вздохом чудовищной сущности, покидающей колыбель.

Эта сфера, невидимая и неощутимая для человеческих приборов (которые давно молчали), достигла орбиты «Пилигрима». Она не была разрушительной в традиционном смысле. Она была корректирующей. Она несла в себе отпечаток чужой физики, чужой логики, остаточный импульс воли, перекраивающей реальность.

Волна прошла сквозь «Пилигрим». Сталь, титан, композиты, кремниевые чипы – все это было для нее менее плотным, чем туман. Но не без последствий.

На мостике мертвого корабля внезапно вспыхнули аварийные огни, замигали мертвые экраны, заполненные бессмысленным статическим шумом и безумными, вращающимися спиралями. Системы жизнеобеспечения, давно отключенные, зашипели, пытаясь нагнетать в отсеки вакуум. Завыли сирены, их звук искаженный, замедленный или ускоренный до визга. Это не было восстановлением функций. Это было электрической истерикой, спровоцированной чужеродной энергией.

Главные двигатели, десятилетиями находившиеся в холодном резерве, взревели без команды. Не плавно. Рывком. С дикой, нерасчетной мощью. «Пилигрим» дернулся, как раненый зверь. Его корпус заскрипел от нерасчетных нагрузок. Затем маневровые двигатели по всему корпусу включились в случайном порядке. Корабль начал вращаться – сначала медленно, потом все быстрее, кувыркаясь в вакууме. Он не летел в определенном направлении. Он бился в пространстве, как мотылек, попавший в паутину невидимых сил. Импульсы от остаточного поля Существа заставляли его системы включаться и выключаться в безумной, самоубийственной последовательности.

Внутри корабля творился кошмар. Аварийные люки то открывались, выпуская в космос последние следы воздуха и обледеневшие обломки, то захлопывались с грохотом. Провода, искря и дымясь, вырывались из кабельных каналов. Компьютеры выдавали на экраны потоки бессвязного кода, похожего на каракули зараженных колонистов. Трупы давно погибшей команды, замороженные в странных позах отчаяния или пустоты Стадии 3, срывались с креплений и носились в невесомости, как жуткие марионетки в танце хаоса. Это был не полет. Это была агония, управляемая случайными импульсами чужой, ушедшей мощи.

В своем безумном кувыркании «Пилигрим» потерял ориентацию и высоту. Сила его хаотичных рывков толкала его не в открытый космос, а вниз, к багровой сфере Колыбели. Атмосфера, сначала разреженная, начала цеплять корпус, вызывая слабое свечение трения. Но настоящий ад начался ниже.

Когда корабль вошел в плотные слои, его хаотичное вращение и неоптимальный угол входа превратились в смертный приговор. Воздух не обтекал корпус – он рвал его. Защитные экраны, если бы они были активны и управляемы, могли бы спасти. Но они либо молчали, либо срабатывали урывками, создавая локальные точки перегрева. Обшивка начала светиться тусклым красным, затем желтым, потом ослепительно белым. Пластины теплозащиты, поврежденные годами забвения и нерасчетными нагрузками, отрывались, как лепестки пылающего цветка.

Факел Гибели: «Пилигрим» перестал быть кораблем. Он стал кометой самоубийства. Гигантский огненный шар, оставляющий за собой широкий, багрово-оранжевый шлейф