Андрюха, у нас… - Мелалика Невинная

– Какой ты у меня догадливый! – с нарочитым восторгом восклицаю я.

– И не говори!

Надеюсь, нашим смехом мы не смутили львов окончательно и бесповоротно, а то им еще работать на сбычу мечт.

Андрюха, у нас… Настоящий писатель

– На самом деле я не хочу в Москву, – говорит Славка.

Мы стоим в промзоне за Московским вокзалом. Отсюда наблюдающий должен открыть портал в столицу, но вид у Славки такой, что еще немного – и он переместится совсем в другое место, например в Катманду, и только я его и видел. Славку, а не Катманду, разумеется.

– Почему? – искренне удивляюсь я.

– Потому что, – лаконично отвечает наблюдающий, прищелкивает пальцами, резко шагает в портал, видимо, чтобы не передумать, и тут же разражается возмущенным: – Блин, на фиг!!!

Портал приводит нас на ВДНХ. Меня это даже радует: можно и поработать, и погулять после работы.

– Слав, ну ты чего? – я действительно не понимаю Славкиного возмущения.

– Есть два места в Москве, которые я органически не переношу, – раздраженно отвечает наблюдающий, – ВДНХ и Старый Арбат. Люди гуляют, радуются, а меня с души воротит.

– Тут негативная магия или что? – Я на всякий случай осторожно озираюсь.

– Нет, – вздыхает он, а на его лице я читаю, что лучше бы мы и впрямь оказались в Катманду. – Просто не нравится. Просто не хочу. Просто не могу. Не совпадаем мы, видимо, какими-то вибрациями.

Спросите: что мы забыли в Москве, если Славка – питерский наблюдающий, а я – его помощник? Отвечу: Славкины столичные знакомые попросили его, как мастера слова, решить одно дело – помочь их другу-писателю, который вбил себе в голову, что он ненастоящий писатель.

Славка честно прочел что-то из текстов этого страдальца и даже проверил вероятности на реквизированной у цыганки колоде. По всему выходило, что писатель на самом деле талантлив, имеет реализационную силу слова и, если он не будет писать, город и люди многое потеряют.

– Ох, Славочка… – только и вздыхаю я, не представляя, как мне ему помочь.

Писателя (на вид ему лет сорок пять, и он неуловимо похож на Жюля Верна) мы находим сидящим у фонтана «Каменный цветок».

– Доброго дня. – Славка протягивает ему руку. – Я мастер всякого слова. Мы договаривались о встрече.

– Здравствуйте. – Писатель будто нехотя пожимает протянутую руку и отводит взгляд. – Договаривались, но мне теперь кажется, что никакого толку от нашей встречи не будет. Понимаете, даже если вы мне скажете, что я писатель, я вряд ли вам поверю. Вы ведь ничего моего не читали.

– С чего это вы так решили? – Славкино лицо принимает еще более недовольное выражение.

– Никто не читает…

– За «никто» я не отвечаю, только за себя, – чеканит наблюдающий. – Мне ваши произведения знакомы. Про мальчика и фею, про библиотеку и даже про Жюля Верна. Да-да, та самая история, где: «Я ни разу не Жюль Верн, но если бы я им был…»

Улыбаюсь сам себе: значит, сходство писателей мне не померещилось.

– Я все равно не писатель, – повторяет тот.

Славка явно начинает кипятиться: ему, мастеру слова, не верят.

– Давайте прогуляемся, – спешно предлагаю я.

Если мы пойдем гулять, думаю я, то обязательно придем к какому-то решению. Даже при всей нелюбви Славки к ВДНХ на ходу наблюдающему лучше думается и работается.

– На этом месте мой дядя сказал мне, что я не буду писателем, – сообщает писатель, когда мы доходим до павильона, где базируется музей «Гараж особого назначения». – Здесь раньше все по-другому было. Вы молодые, вы этого уже не застали, а в моем детстве тут был павильон «Крупный рогатый скот».

Мы со Славкой переглядываемся, но ничего не говорим.

– Мы с дядей и его дочерями, моими двоюродными сестрами, приехали сюда гулять. Девчонкам было скучно, поэтому я их развлекал. Придумывал сказки про то, что видел: про коров, которые синее молоко дают, если васильки едят, про кудрявых свиней, из шерсти которых делают самые мягкие шарфы. Сестры мне верили. Я так воодушевился, что сказал дяде: «Я буду писателем!» А он на меня посмотрел и строго так ответил: «Нет, не будешь».

– Понятно. Негативная установка от социально значимой фигуры. С этим, вообще-то, к психологу, а не к мастеру слова, – тихо резюмирует Славка и с вызовом в голосе обращается к писателю: – Но вы же стали писателем. У вас вполне себе видимые книги. Вы пишете, вас издают, вас читают. У вас и диплом Литинститута есть, и удостоверение Союза писателей имеется…

– «Вовсе не удостоверением определяется писатель…» – качает головой собеседник. – Я не чувствую, что настоящий писатель.

– Да уж, припечатал дядюшка, – ворчит Славка, направляется к входу в музей и велит писателю: – Идите сюда. Поступим как в вашей книге про Жюля Верна. Вы там используете очень интересный прием: сначала пишете, что вы не Жюль Верн, но, если бы им были, у вас имелись бы определенные качества. Пока вы перечисляете эти качества, вживаетесь в образ и перевоплощаетесь. Давайте и теперь перевоплотитесь из ненастоящего писателя в настоящего писателя. Поднимайтесь по ступеням и рассказывайте.

– Я, конечно, не настоящий писатель, – начинает тот и делает робкий шаг, – но если бы я был настоящим писателем, то был бы уверенным в себе. Я бы знал, что писатель. Я пишу. Меня издают. Меня читают.

С каждой ступенькой голос писателя становится все увереннее.

– Я бы плевать хотел на тех, кто мне говорит, что я не писатель. Я-то знаю, что я писатель. Я это знаю. Я настоящий писатель.

– Слово сказано! – провозглашает наблюдающий, когда писатель максимально уверенно и восторженно говорит о себе без единой тени сомнения.

– Слово услышано! – подтверждаю я.

– Вы – настоящий писатель, как мастер слова говорю, – кивает Славка, пока писатель прислушивается к себе, привыкая к новым ощущениям. – Еще скажу вам по секрету: если вы сейчас отправитесь к трамвайному кольцу за пончиками, то встретите музу. Она никак не найдет своего писателя, чтобы дарить ему вдохновение, вот и заедает тоску сладким. Как раз пошла за очередной порцией.

Когда писатель радостно устремляется в сторону Главного входа, я спрашиваю наблюдающего:

– Почему ты не хотел в Москву? Все же хорошо. Человеку самооценку за пять минут подняли. Музу-сладкоежку осчастливили. Равновесие соблюли, пусть и на чужой земле.

– Как тебе сказать…

– Скажи как есть.

– Понимаешь, в Питере у меня меньше чем за год появилось практически все, чего много лет невозможно было добиться в Москве, – нехотя делится он. – Поэтому мне странно возвращаться в город, с которым реально был роман, но который так и не стал родным. Мне казалось, в Москве я сразу обрету своих, раскроюсь в полную силу, добьюсь желаемого. В итоге много работы, до фига и больше проверок на прочность и постоянная необходимость доказывать, что ты имеешь право тут находиться и занимать определенные должности. Например, у меня как у открывающего двери даже напарника не было, хотя открывающие, в отличие от наблюдающих, как раз таки работают парами!

Некоторое время Славка молчит, будто раздумывает, хватит с меня этой информации или нет, потом все же добавляет:

– Практически все, чего мне хотелось от Москвы, сложилось в Петербурге. Хотя, честно тебе признаюсь, когда оно сбывалось, было страшно, что меня сейчас опять поманят красивой картинкой, а потом провезут мордой по асфальту. Знаешь, сколько раз мне казалось, что я тебя позову, а ты придешь и скажешь: «Все, я наигрался в приключения, больше не хочу, у меня свои дела и своя жизнь»?! Еще и перед Москвой теперь стыдно, что оно вот так вышло: надежды были на нее, а достижения все в Питере. Конечно, было много полезного, много ценного, но…

Знал бы ты, Славочка, думаю я, сколько раз мне казалось, что ты не спустишь мне очередной глупой выходки и больше никогда не позовешь участвовать в этих самых приключениях.

– Слав, не мне тебе объяснять, что, значит, таков был путь. – Я кладу наблюдающему руку на плечо. – Значит, так было надо по судьбе.

– Знаю, – грустно соглашается он, – но мне пока необъяснимо тяжело. Это как с ВДНХ – вроде классное место, но у меня вызывает