Муля, не нервируй… Книга 5 - А. Фонд

— И в какой концентрации ты её разводил, что шерсть у него такая зелёная получилась? — спросил Мулин отчим.

— Я хотел, чтобы она более синяя была, а она вот так, — затараторил Ярослав, при этом он забыл спрятать руки, зажестикулировал, и они у него оказались выкрашены всеми цветами радуги, — взял две части басмы и остальное — кипяток.

— Надо было один к одному, — покачал головой Модест Фёдорович, — кроме того, у него шерсть, очевидно, седая была? Эта собака старая и у неё волосяной покров будет терять природный пигмент. Поэтому будет искажение окраски.

— Седым он давно был, но я перед этим его марганцовкой красил, — сделал заявление Ярослав. — Хотел, чтобы он фиолетовым стал, а от марганцовки он коричневый, так я сверху ещё и красителем попробовал.

— Где краситель взял?

— В магазине для фотолюбителей, — пожал плечами Ярослав и пожаловался Модесту Фёдоровичу, — вот красно-фиолетовый цвет никак не получается. Я уже всю голову сломал…

— Хм… можно, в принципе, попробовать взять фенилантраниловую кислоту, — задумчиво пробормотал Модест Фёдорович, — но перед этим шерсть нужно хорошенько подкислить. Иначе толку не будет.

— Уксусом можно, — предложил Ярослав.

— Думаю, уксус не годится, — не согласился Модест Фёдорович, — он в реакцию сразу вступит и цвет может стать светло-голубым. Нет, тут что-то на вроде слабо разведённой лимонной кислоты можно попробовать. Но я не уверен, как она на шерсти собаки себя поведёт, это надо смотреть на практике.

— А где её взять, эту фенилантраниловую кислоту? — глаза Ярослава полыхнули интересом, — в хозтоварах есть?

— Вряд ли, — усмехнулся Модест Фёдорович пояснил. — У меня в лаборатории есть. Но мы реактивы заказываем на специальном химическом заводе по изготовлению реактивов.

— Вот бы мне на этот завод попасть, — глаза Ярослава мечтательно затуманились.

Я смотрел на них и вдруг всё понял!

— Ярослав, — сказал я, — мне кажется, ты не художником будешь, а химиком!

— Но я не знаю химию, — смутился Ярослав и хрипло добавил. — Я же тебе говорил, какие у нас предметы в школе были…

— Отец, — я посмотрел на Модеста Фёдоровича, — и вот что с ним делать?

— Хм… — задумался тот и вдруг просиял, — а знаешь что! Приводи-ка ты его ко мне завтра в лабораторию. Адрес, я надеюсь, ты помнишь. Посмотрим, если он действительно такой энтузиаст, то ему нужно учиться.

— Он же сирота, живёт с Ложкиной и Печкиным в деревне, — пояснил я, — мне его на перевоспитание на пару дней подсунули…

— Прям-таки подсунули, — надулся Ярослав и обиженно отвернулся.

— И химии он не знает от слова совсем, — продолжил я, — как и математики, как и остальных предметов. И что делать — непонятно.

— Я тоже сирота и тоже из деревни, — вздохнул Модест Фёдорович, — и в школу я пошёл в девять лет. Потому что у меня не было сапог, а босиком в школу не пускали.

— Ого… — изумлённо посмотрел на него я, — не знал даже.

— Да что там говорить, — печально махнул рукой Модест Фёдорович, — Санька, брат старший, вырос и его сапоги мне по наследству достались. Я в них в школу и пошёл. А до этого я коров пас…

— И я коров пас! До того, как к бабе Варе и деду Петру попал, — влез Ярослав. — Но шерсть коров плохо красится. Дурные они потому что, бодаются…

— А потом к нам приехал кинооператор, в клуб, — словно сам себе продолжил воспоминания Модест Фёдорович, — и у него с плёнкой неприятность случилась. Порвалась она сильно, уже и не помню, почему. И я подобрал клей, чтобы не разъедало и держало крепко, И помог ему склеить — иначе бы кино не было бы, а люди же пришли, ждали. И он после этого сказал, что мне в город ехать надо, учиться.

Он мечтательно вздохнул, вспоминая детство:

— Хороший человек был, Савва Иванович, он меня не забыл — потом письмо прислал. И там был адрес школы-интерната. С углублённым изучением химии. И ещё два рубля положил. На дорогу. И я в тот же день взял и поехал.

Он опять вздохнул:

— Меня сперва брать не хотели — знаний не было вообще никаких. Я на тот момент полтора года только в школе отучился. Писать и читать еле-еле умел. Но я им письмо Саввы Ивановича показал. И меня взяли с условием. Если бы вы знали, как я учился! Ночей почти не спал: не понимал почти ничего — но зубрил, наизусть целыми параграфами заучивал. Решил — потом пойму. И ведь потом действительно всё понял. Зато через год я был лучшим учеником в классе. А ещё через год у меня только одни пятёрки были. А когда я в университет поступил — меня твой дед на практике сразу заметил. Предложил после окончания идти в аспирантуру к нему…

Он надолго задумался. Молча курил, глядя в окно. Когда окурок догорел и обжёг ему пальцы — Модест Фёдорович очнулся. Беззвучно чертыхнувшись, он затушил остатки сигареты, и сказал:

— Вот что, Ярослав, собирайся. Я сейчас с Мулей договорю, мы все чай попьём, и ты тоже, а потом пойдём ко мне. А завтра с тобой сходим в мой Институт, я тебе лабораторию покажу и как у нас всё устроено. А потом мы тебя в тот же интернат отдадим. Ты не думай, это не детдом какой-то, это очень хорошее специализированное учреждение для одарённых детей. Тебе понравится там учиться. Я уже вижу, что парнишка ты смышлёный, толк из тебя будет. Более того, что-то мне подсказывает, что ты пойдёшь в науку. Глаза у тебя горят. Муля вон не захотел, лодырь, так будем из тебя учёного-химика мастерить.

— С-спасибо! — тихо сказал Ярослав и быстро отвернулся, шмыгнув носом и утирая рукавом глаза.

А сине-зелёный Букет сердито и недовольно гавкнул.

Когда Модест Фёдорович и Ярослав ушли, я сидел за столом и читал книгу. На этот раз мне в библиотеке попался томик Жюля Верна «Дети капитана Гранта». За романами Дюма, Гюго, Конаном Дойлем, Жюль Верном охотились все читатели. В библиотеке даже была специальная такая тетрадка, куда