Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

– Что ты делаешь, крохотная смертная? – звучит у меня в голове шелковый, серьезный голос.

Я взвизгиваю, отдергивая руки от лица, чтобы уставиться прямо на три огромные, ужасные, драгоценные, прекрасные морды Цербера.

46

Безопасный проход

– Не умираю, – со стоном говорю я чудовищному трехголовому псу Аида. – Вот что я тут делаю.

Хвала мойрам за то, что они обеспечили мою первую встречу с Цербером до того, как я очутилась здесь, а не после, что бы Аид ни говорил о метке на моих губах.

– Тогда ты хорошо справляешься, – говорит Цер.

Бер поднимает голову и оглядывается вокруг:

– Как ты тут оказалась?

У меня слишком устали руки, чтобы даже поднять одну и показать.

– Я упала в водопад Аида на Олимпе.

Огонь и сера. Это даже для моих ушей звучит бредово, а я это пережила.

– Ты упала… – Все три головы издают резкий лай, который, вероятно, означает смех. – Да ты нам головы морочишь. – Рус снова лающе смеется.

Я издаю стон:

– Боюсь, что нет.

Цер деликатно меня обнюхивает.

– Ты говоришь правду.

– Да.

Бер коротко и недоверчиво рычит:

– Никто бы не пережил такое, кроме полубога.

– Считай, что я удачливая. – Выкуси, Зевс. Чтобы пережить такое, не нужна любовь.

– Не совсем понял, о чем ты, – говорит Цер, – но полагаю, это сарказм. Аиду тоже нравится сарказм.

Я выдыхаю смешок. Ведь так и есть.

– Но у меня получается лучше, чем у него. – Я сглатываю, и мое горло как будто кто-то царапает лезвиями бритвы изнутри. – Ты можешь помочь мне вернуться на Олимп?

Ну, ведь… Цербер возник в доме Аида и унесся оттуда в клубах дыма, так что почему нет?

– Не из этой части Нижнего мира.

– Отлично, – бормочу я и забрасываю руку, лежащую мертвым грузом, поверх саднящих глаз. Потом включается малая часть моего мозга, я опускаю руку и бросаю взгляд на пса. – Погоди. Как ты узнал, что я здесь?

– Метка Аида. – Рус растягивает губы в пугающей ухмылке. – Она говорит со мной каждый раз, как ты входишь в Нижний мир.

– Я всегда смогу найти тебя, крохотная смертная, – говорит Бер. И мне кажется, что он так меня предупреждает, но это звучит как обещание. Защиты.

Помимо Аида, меня никто никогда не защищал. Даже в Ордене, несмотря на то что для них я была вложением. А для Аида я – средство, ведущее к цели.

– Можешь звать меня Лайра.

Цер и Рус кивают, но Бер наклоняет голову, как будто не уверен. Они говорят в унисон:

– Я не могу доставить тебя на Олимп, но в местечко получше, чем это, – вполне.

Потом он кладет лапу мне на грудь. Лапу размером с маленький столик, с ониксовыми когтями, – порождение кошмаров, – и ведет он себя не очень деликатно, так что я кряхчу. Но этот звук теряется в тишине перехода. Понятия не имею, через что мы переходим: пространство, время или что-то еще, – и мне плевать.

Боги, чудовища и магия.

Мы снова появляемся через мгновение, и вокруг нас быстро рассеивается дым, но я лежу на земле, поэтому он заполняет мои ноздри, и от этого мне сводит уже измученные дыхательные пути. Я не могу прекратить кашлять целую минуту.

Я все еще под землей, глубоко под землей, но потолок надо мной усеивают огоньки – ярко-синие и люминесцентные. Я не знаю, что их испускает. Может, светлячки? Не важно. На фоне черного каменного потолка пещеры они похожи на звезды в бархатном ночном небе.

– Спасибо, – говорю я своим татуировкам и отправляю их спать.

Какой-то плеск, ритмичный и негромкий, заставляет мое избитое, обмякшее тело приподняться на локтях и обнаружить, что я лежу на причале на берегу широкой реки, светящейся тем же синим оттенком, что и мерцающие точки на потолке.

Я перегибаюсь через край причала и присматриваюсь. Это не вода светится. Такое ощущение, что глубокие течения пробуждают к жизни блестящие пятнышки света, которые кружатся и танцуют, создавая узор за узором, как в калейдоскопе.

Я шепчу слова Аида:

– В Нижнем мире она не черная.

Завораживающее зрелище.

– Стикс? – спрашиваю я Цербера.

– Да, – отвечает Цер. – Не трогай: она может тебя убить.

Я хмурюсь:

– Я думала, эту реку питают воды, которые принесли меня сюда.

– Да.

– Тогда почему они не убили меня раньше?

Цербер всеми тремя глотками издает звук, настолько похожий на собачью версию «ой-ой», что я едва не смеюсь.

Ну что ж. Добавляем еще один пункт к богам и магии. Этот список удлиняется быстро.

Над водой разносится звук, похожий на нечто среднее между плачем по покойнику и туманной сиреной, знакомой мне, ведь я жила в Сан-Франциско.

– А вот и он! – Рус ерзает в радостном предвкушении.

– Кто? Аид?

Пес качает всеми тремя головами:

– Харон.

Харон.

На то, чтобы до меня дошло, уходит несколько долгих секунд. Дольше, чем надо бы, но меня все еще снедает тупящая усталость.

– Перевозчик мертвых?

Три кивка.

Цербер доставил меня к Харону? В желудке все переворачивается. Я слышала столько описаний: кто-то говорит, что это скелет без плоти, другие – что его глаза будут преследовать тебя, если смотреть на него напрямую, а некоторые даже упоминают рога, хвост и кроваво-красную кожу. Но все описания этого бога роднит одно… Он страшный.

– А ты не можешь просто сбегать за Аидом? – спрашиваю я.

Цербер качает головами:

– Мне сказали не оставлять тебя одну каждый раз, как ты здесь очутишься. Я – твой безопасный проход.

О.

– И Харон хочет с тобой познакомиться.

Харон хочет…

«Спаси меня, Элизий».

47

Паромщик

Прежде чем я успеваю задать еще один вопрос, в конце причала из ниоткуда появляется лодка: то есть вот ее не было – и вот она есть. Никакой фигни с медленным пересечением реки. И никакой лодочки с местами на десяток людей или меньше. Эта штука большая, как пиратский корабль, и украшена точно так же.

Сходни бьются о причал – я ощущаю удар отсюда, – и с них начинают спускаться люди. Люди с ошеломленными лицами, которые… Я присматриваюсь повнимательнее, когда они подходят ближе к тому месту, где я лежу. Да. Они полупрозрачные.

Души мертвых. Я смотрю на души мертвых, чтоб его.

Цербер сходит с пристани на берег, давая им пройти, и некоторые из них опасливо смотрят на него распахнутыми глазами и огибают нас по широкой дуге. А он просто стоит, и Рус тяжело дышит. Души совсем не смотрят на меня, как будто меня не существует.

Они выходят на берег и поднимаются к ступеням, которые, похоже, уходят прямо в стену пещеры. Первый дошедший до ступеней останавливается, пока все не выстраиваются за ним, и я не могу сдержать смех:

– Похоже, даже после смерти приходится стоять в очередях.

Потом первая душа доходит до вершины лестницы, и, как только она касается стены пещеры, трещина в ней (хотя она казалась мне сплошной) раздвигается со скрежетом камня о камень, открывая врата прохода с традиционными греческими колоннами с каннелюрами по сторонам и резьбой завитушками по верху. А за ними…

У меня невольно вырывается аханье.

Кажется, я в последнее время много ахаю, но что поделать, я простая смертная.

И потом, вид стоит этого аханья.

Потому что за вратами даже с того места, где я сижу, мне видно начало Нижнего мира, и он совершенно не такой, каким я его представляла. Лестницы – множество и множество лестниц – ведут со склона горы в мир, отнюдь не полный огня и серы. По крайней мере, не здесь. Здесь он… обворожительный.

Под тем, что выглядит как ночное небо, но по сути скальный потолок на высоте в много тысяч метров, все сияет – так же, как река и потолок рядом со мной, но более ярко. Там все голубое, и пурпурное, и зеленое, и белое, и розовое. Там цветы, деревья, и виноградные лозы, и тропы, ведущие к горам в тысячу раз величественнее Олимпа.

Я вижу совсем чуть-чуть со своего места, но и этого хватает, чтобы