Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

– Это так… – Я не могу подобрать правильного слова. – Почему Персефоне здесь так не нравилось?

– Нравилось.

Я резко оборачиваюсь и обнаруживаю стоящего вплотную ко мне человека, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы осмотреть его целиком.

Это же не может быть Харон. Правда?

Он… такой красавчик.

То есть не как Аид. Но это создание везде описывали исключительно ужасным, а он совершенно не такой. Высокий и поджарый, у него песочно-каштановые волосы, которые выглядят почти светлыми на фоне пергаментной кожи, и смеющиеся сине-зеленые глаза. В нем нет мрачной красоты, которую следовало бы ожидать, учитывая титул паромщик для мертвых и все прочее. Вместо этого он кажется… приветливым… с добрыми глазами и тем самым открытым лицом, с каким обычно приглашают взять пива и поболтать.

Он склоняет голову набок с теплой улыбкой, и я невольно улыбаюсь в ответ.

– Ты была мне любопытна, Лайра Керес.

– Э-э… Взаимно. – Я пожимаю протянутую руку, но не могу заставить себя подняться на ноги. Я все еще слишком выжата после своего бодисерфинга.

Видимо, Харон это понимает, поскольку присаживается рядом, уложив руки на колени. И только тогда я замечаю, что он в джинсах, как и Аид. В джинсах и светло-зеленой рубашке на пуговицах, в целом довольно простой.

– У меня есть ощущение, что Аид скоро придет сюда за тобой, – говорит он.

– Сомневаюсь. Для начала, он понятия не имеет, что я упала в тот треклятый водопад.

Губы Харона растягиваются в широкую усмешку:

– Цербер мне рассказал.

– Он… – Я поворачиваюсь к псу. – Когда?

– Только что.

Я разворачиваюсь к паромщику, изучающему меня с неподдельным интересом.

– Я понимаю, что он в тебе находит.

– Прости?

– Аид. Ты бесстрашна настолько, что он может этим… восхищаться.

Я слегка откидываюсь назад.

– Это не бесстрашие. Это неспособность здраво рассуждать и ужасающее отсутствие фильтров речи. – И целая жизнь, когда я справлялась со всем этим делом в одиночку. – А судя по тому, как он орет на меня именно за эти черты, вряд ли ты знаешь Аида так хорошо, как тебе кажется.

Харон смеется:

– Я его знаю. Раз уж у меня мало времени, надо быстренько тебе кое-что сказать. Ладно?

Серьезно?

– Как может человек с хотя бы минимальным любопытством отказаться от такого предложения?

Я ставлю локти на колени.

Его глаза мерцают.

– Сперва вопрос. Почему ты не воспользовалась одной из жемчужин, когда была в реке?

Мне требуется усилие, чтобы сохранить нейтральное выражение лица.

– Я не понимаю, о чем ты…

– Гранатовые зерна Персефоны. – Он перебивает меня, как будто у него нет времени играть в угадайку-признавашку. – Аид не может рассказать тебе про них, потому что это вмешательство, но у меня нет таких ограничений, я же не олимпийский бог.

Я прекращаю притворяться, будто не знаю, о чем он говорит:

– Они у меня в жилете, а я была занята: тонула.

У него на лице появляется выражение разочарованного школьного учителя.

– Больше не повторяй такой ошибки. Они отнесут тебя туда, куда ты хочешь попасть.

Я моргаю.

– Я думала, они могут перенести меня только сюда.

Харон качает головой:

– Ясно представь себе пункт назначения – место или личность, пойдет и то и другое, – потом проглоти одну жемчужину.

Я могу воспользоваться ими, чтобы вернуться в Верхний мир? Не то чтобы мне было где спрятаться.

– Используй их, только если нет других вариантов, – предупреждает Харон, как будто прочитав мои мысли. – У тебя и так уже проблемы с реликвиями.

Об этом я прекрасно осведомлена.

Харон наклоняется ближе:

– Тебя накажут, если даймоны даже просто узнают, что они у тебя есть. Я серьезно. Только если не будет другого выбора.

Об этой мелочи Аид не упомянул.

– Хорошо.

Он смотрит на меня, нахмурившись. Я таращусь в ответ.

– Что еще ты хотел сказать? – спрашиваю я, чтобы снять неловкость.

Харон наклоняет голову, изучая мое выражение лица, как будто пытаясь понять, стоит мне говорить или нет.

– Аид превыше всего ценит верность.

– Верность. – Я отвожу взгляд, разглядываю флюоресцирующие воды и потолок. Верность – это похоже на Аида.

– Он не так просто начинает доверять, – это сказано предупреждающим тоном. – За всю жизнь у него было всего два друга, и один из них – я.

– Три, – в унисон поправляют Харона все головы Цербера.

Харон бросает на пса веселый взгляд.

– Три. – Он похлопывает Цербера по лапе, и адский пес фыркает, выпуская маленький язычок пламени из ноздрей Бера, но расслабляется.

За всем этим я замечаю, что Харон не назвал еще одного друга. Полагаю, это Персефона.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Затем, что Аид настоящий ублюдок…

Мой позвоночник с хрустом распрямляется, когда я исподлобья смотрю на Харона.

– Да, ублюдок, но от его якобы друга я ожидала больше…

– Верности? – Харон перебивает меня вопросом с довольной улыбкой.

Он что, проверял меня?

Во мне все еще гудит противоречащая здравому смыслу вспышка ярости, накрывшая меня только что. Мне ведь должно быть глубоко пофиг то, что Харон говорит про Аида?

– Не люблю проверки.

Харон пожимает плечами:

– Я действовал бы тоньше, будь у меня больше времени. И я говорю тебе это потому, что подозреваю: Аид может… начать считать другом и тебя.

С тем же успехом он мог бы дать мне пощечину. Эффект был бы тем же самым.

Потом он смотрит поверх моего плеча и улыбается:

– Разве не так?

– Мне не нужна твоя помощь в поиске друзей. – Отчетливый рык Аида прокатывается через темноту и по моей коже прекрасной дрожью, скользящей, ласкающей и пробуждающей все на своем пути.

Он становится передо мной на колени, проводя руками по моему телу, как делал после Подвига Посейдона. В этот раз в его действиях и выражении лица сквозит тревога.

– Ты не пострадала?

– Это возможно.

– Я не в настроении, Лайра. Ответь на вопрос.

– Я серьезно. Кажется, я в шоке. Но вроде бы ничего критического.

Он стискивает зубы, но кивает, продолжая осматривать меня. Он прощупывает мои руки снизу вверх, потом отводит мои мокрые волосы назад и шипит сквозь зубы. И вот тогда я вижу это. Участие. Настоящее участие. Я знаю о нем, потому что я всю жизнь мечтала, чтобы кто-нибудь – мои родители, Бун, даже Феликс – смотрел на меня так. Его глаза темнеют так, что мое сердце сбивается с ритма.

Аид проводит кончиком пальца по точке на моем виске, и я морщусь от боли, которая пронзает мою голову от этого касания.

– Прости, – бормочет он.

Но не останавливается, прочесывая пальцами мои волосы, проверяя остальные места, которыми я ударилась о камни. И мне требуется весь мой хилый самоконтроль до последнего, чтобы не дать обоим мужчинам понять, что я только что осознала.

Аид может занимать собой всю комнату, он высокомерный и властный, не говоря уже о скрытности и отстраненности. А еще у него скверный характер. И он затянул меня в Тигель. Но… он мне нравится.

Мне нравится, какой он.

Мне нравится ругаться с ним, потому что я знаю, что он не навредит мне и ругается только потому, что его заботит то, на что он злится. Мне нравится его чувство юмора. Нравится, как он смеется, скрывая это. Нравится, как он выступает один против всего мира и всех остальных богов. Нравится, как он нарушает правила, чтобы помочь мне. Мне определенно нравится, как он целуется.

И мне бы правда понравилось стать его другом.

Эта идея просто блистает во всей истории ужасных идей.

– У тебя, наверное, сотрясение. – Аид наконец встречается со мной взглядом.

– Да, – шепчу я.

Не знаю, что он видит в моих глазах, но это заставляет его моргнуть, а потом он медленно отодвигается. Его пальцы выпутываются из моих волос, когда он отклоняется назад, и любые намеки на беспокойство исчезают за маской безразличия, которую он так хорошо умеет демонстрировать.

– Тебе нужен друг, звезда моя? – Голос Аида все еще шелково-протяжен, но теперь подкрашен смехом, и мне кажется, я слышу в нем высшую степень