54 по шкале магометра - Мария Папкова

Рена Арзуманова

Наследник

– Раз, два, три, – мама стояла у крыльца дома, закрыв глаза ладонями, и громко считала. Маратик выглядывал из-за ствола раскидистого дуба и радостно улыбался. На этот раз мама не обманула…

* * *

– Я не хочу оставаться у старого деда, – канючил мальчик по дороге на дачу. – Не хочу.

– Почему? – резко спросил папа. Папа вел машину, а за рулем он всегда резок, Маратик это знал. – Там кроме деда еще и тетя Паша, которая будет за тобой присматривать.

– Не хочу! Ты же сам не любишь тетю Пашу! И деда не любишь. Не хочу оставаться с ними.

– Ты же не девочка, Марат. Что за капризы? Любишь – не любишь. Хочешь – не хочешь. Мужчинам часто приходится жить через “не хочу”.

– На что ты намекаешь? – мама не выдержала и влезла в мужской разговор, хотя знала, что папа этого не любит.

– Ни на что. Просто воспитываю сына мужчиной.

– Все равно не хочу!

– Так тебя никто и не собирается оставлять у деда. – Мама развернулась на сиденье и протянула сыну руку. – Мы просто все вместе проведем день на даче. На природе. А нянька, скорее всего, и пончиков тебе напечет.

– Честно? – Маратик ухватился за мамину ладонь. – Мы будем все вместе?

– Конечно, честно, – мама радостно улыбалась. – Зуб даю.

Маратик любил, когда мама улыбается. Он вообще любил маму. Не по-детски сильно.

Папино лицо стало еще жестче и на скулах заиграли желваки…

* * *

– Три, четыре, четыре с ниточкой, четыре с иголочкой, – тянула мама.

Маратик стоял за деревом и старался не дышать. Он любил играть с мамой в прятки. Особенно, когда он прятался, а не водил.

– Пять! – выкрикнула мама, и её шаги зашуршали по опавшей листве.

Мальчик замер. Самый радостный момент в игре: понять по звукам направление того, кто ищет. Маму выдает сухая листва. Хотелось крикнуть: “Холодно! Ты идешь не туда, мама!”. Но надо молчать, иначе теряется смысл игры.

Мамины шаги все удалялись и удалялись, пока не раздался звук закрывающейся двери. Маратик представил, как исказилось папино лицо. Папа не любит, когда не придерживают дверь автомобиля, а хлопают со всей силы. Мама чаще хлопает.

Затарахтел мотор, и машина сорвалась с места.

Маратик стоял, прижавшись лбом к шершавой коре дерева. “Она же дала честное слово. Дала честное слово, что не оставит меня тут одного”. Слезы потекли только тогда, когда затихли звуки отъезжающей машины. Мальчику казалось, что он оглох: ни шороха листьев, ни пения птиц, никаких других звуков. Тишина. “Она же дала честное слово!”

– Пойдем в дом, – тетя Паша погладила Маратика по голове. Он даже не слышал, как нянька старого деда (именно так называли за глаза тетю Пашу родители) подошла к нему. Вкусно запахло ванилином.

– Пойдем в дом, малыш. Поешь горячих пончиков с молоком. Я к твоему приезду еще много чего наготовила.

Маратик еще сильнее вжался в дерево и зажмурился так, что в темноте заплясали светящиеся точки. Няньку не любил никто, она им была не родной. “Старая тетка, прибившаяся к богатому старику”, – так говорила мама. А тетя Паша любила всех. Они были ее семьей. Так она считала.

– Твой прадед сегодня хорошо себя чувствует. Можешь сначала заглянуть к нему, а потом уже пончики.

– Она же дала честное слово… – прошептал мальчик.

В комнате старого деда, как всегда, царили полумрак и тишина. Дед не признавал посторонних звуков в комнате, даже музыку никогда не слушал. Он сидел в кресле с высоким подголовником, ноги закутаны в плед. На столе – книги, такие же старые, как хозяин, и любимая чашка с крепким чаем.

На вошедшего правнука старик не обратил никакого внимания. Тогда Маратик открыл дверь, которую за ним аккуратно прикрыла няня, впустив в комнату и, громко хлопнув, закрыл. Дед вздрогнул, свел брови, сурово посмотрел на мальчика и заиграл желваками. Точно так же, как папа, когда чем-то недоволен.

– Ты же обещал в прошлый раз, что не будешь хлопать дверью.

“Она же дала честное слово”, – пронеслось в голове у Маратика. Он зло посмотрел на старика, пожал плечами и отправился к бабочкам, ожидая окрика прадеда. Всегда только так и было, старик не позволял мальчику осмотреть всю коллекцию полностью.

– Только не касайся руками, – проскрипел дед.

Одна из стен комнаты была увешана рамками, в которых покоились бабочки. Ничего более красивого Маратик ни у кого не видел. Даже папина коллекция марок не шла ни в какое сравнение.

– Что это за бабочка?

– Аttacus atlas.

– А на русском?

– В некоторых случаях я предпочитаю латынь. Нет ничего более надежного и постоянного, чем мертвый язык.

– А это? – мальчик хотел коснуться рамки пальцем, но вовремя отдернул руку, иначе старый дед выставит из комнаты без объяснений.

– Chrysiridia rhipheus.

– Такое никогда не запомнишь.

– Запомнишь, если начнешь учить язык. Сколько тебе лет?

– Пять.

– Самое время начать учить. Я тебе дам Атлас бабочек. Могу и учебники по латыни подкинуть.

Маратик с удивлением смотрел на прадеда. Пожалуй, прежде он с ним никогда так долго и серьезно не разговаривал.

– А ты за бабочками в джунгли ездил?

– Нет. Они сами ко мне прилетают. Некоторые, правда, погостив, улетают.

– Улетают? Такого не может быть. Они же мёртвые.

Прадед только усмехнулся в ответ.

– А что это за бабочка?

– Аcherontia atropos. Моя любимица.

– У нее череп на спинке, – шепотом произнес мальчик. Он и сам бы не мог объяснить, почему понизил голос.

– Ты прав. Череп. Интересно, да? На спине у бабочки человеческий череп. Она прилетела ко мне в день твоего рождения. Будешь учить латынь?

– Буду.

– Молодец. Сделаю тебя своим наследником. – Старый дед взял со стола Атлас бабочек, легко взял, одной рукой, и протянул правнуку.

Мальчик принял книгу и чуть не уронил, такой тяжелой она была.

* * *

С того дня комната деда стала любимым местом. Маратик всеми правдами-неправдами стремился на дачу, с удовольствием оставался на несколько дней. Незаметно для себя полюбил тетю Пашу и вовсе не из-за пончиков.

Латынь давалась удивительно легко. Было ощущение, что он этот язык знал до рождения, хорошо знал и вот сейчас вспоминает. Воспоминания накатывали не отдельными словами, а целыми фразами.

Прислушиваясь к легкому дыханию прадеда, мальчик научился ценить тишину. И настал день, когда тишина с ним заговорила. В тот день Маратик впервые