Варяг I - Иван Ладыгин

Я слышал только свист воздуха в своих собственных легких и оглушительный, молоточный стук собственного сердца, отдававшийся в висках.

А потом я обрушил топор вниз.

Лезвие, несущее смерть, устремилось не к врагу, не к противнику в честном поединке, а к обычному человеку. К пареньку шестнадцати лет… Который в моем мире, наверняка бы пропадал ночами за компьютером, гулял бы с девчонками и с ленцой ходил бы на пары в колледж к скучным преподам… Возможно, даже ко мне…

Меня вырвало.

Глава 14

Меня вывернуло. Это был полный и унизительный катарсис — спазм, вырвавший из меня все: остатки кислого пива и жареной рыбы, сухую тряску страха…

Казалось, саму душу выплеснуло наружу и размазало по грубой шерсти плаща того парнишки. Того, чью грудную клетку я только что раскроил своим топором с тем самым влажным, чавкающим звуком, который теперь всегда будет преследовать меня в кошмарах. Его глаза, застывшие в немом, юношеском удивлении, смотрели на меня сквозь пелену моего собственного стыда и отвращения.

Мир сузился до точки. До кислого запаха рвоты, смешавшейся с медной вонью крови. До воя в ушах, в котором тонули все остальные звуки. Я был пуст, выскоблен изнутри.

Разум, тот самый, что еще недавно величал себя ученым, историком, аналитиком, холодным наблюдателем, — сдался. Он отступил, смятенный и бесполезный, оставив тело на растерзание первобытным инстинктам.

Какая-то тень двинулась слева. Она выскочила из клубов едкого, удушливого дыма, пожиравшего амбар. Силуэт — сгусток ярости и скорости, рожденный этим адом, — врезался в меня стенобитным тараном. Скандинавская секира, с широким, страшным, тускло поблескивающим лезвием, уже взметнулась ввысь для сокрушительного удара, который должен был расколоть мой череп. Я словно поставил съемку на замедленный кадр…

Мой щит, красный и неповоротливый, сам рванулся навстречу, повинуясь мышечной памяти, вбитой бесчисленными, изматывающими часами тренировок в прошлой жизни. Я даже не подумал. Просто бросился вперед, под защиту дерева и железа.

Удар!

Глухой, костяной хруст, отдавшийся болью во всей руке. Древко секиры сломалось о железную оковку моего щита, но заточенный, острый как бритва обломок, словно жало разъяренной гадюки, впился мне в плечо. Острая, обжигающая и ясная боль сработала лучше любого отрезвителя.

Она, как ледяная вода, обрушилась на меня и вернула в реальность. Вернула с лихвой!

Я почувствовал непрерывный и оглушительный гул, будто находился внутри гигантской кузницы, где молоты били по наковальням из плоти и кости.

Лязг стали, трель огня, чавкающий звук ударов на живую, хруст ломающихся ребер и черепов, вой чистой, нечеловеческой ярости, предсмертные, пузырящиеся хрипы, треск горящих бревен — все это громко ударило в ушные перепонки. Я также слышал шипение «Пламени Сурта», которое пожирало все на своем пути, ползя по стенам липкими, жадными языками.

И боги, этот запах! Плотная, удушающая, осязаемая смесь крови, пота, мочи, горелого мяса, волос и страха. Он въедался в кожу, в волосы, в ноздри, в легкие, становился частью тебя. От него не было спасения.

Я, рыча от боли и ярости, рванул «занозу» из руки. Теплая струйка крови брызнула на мое лицо, смешавшись с потом и грязью. Чужая кровь смешалась с моей. Символично, черт возьми! До боли символично.

Вокруг царило месиво. Эйвинд, с окровавленным лицом и безумным, лихорадочным блеском в глазах, отчаянно рубился с двумя воинами, отступая к пылающей стене ближнего дома. Кто-то из наших, молодой парень с косичкой, с которым мы делили похлебку прошлым вечером, уже лежал ничком, и из его горла торчало древко обломленного копья. Стрелы с противным, шипящим звуком втыкались в землю у моих ног, в щиты, в спины уже не разбирая своих и чужих.

Этобыло трудно назвать эпическим боем из саг, которые я так любил читать в другой жизни. Это была грязная, кровавая, беспощадная мясорубка. В ней не оставалось места для доблести.

Я просто выживал. Инстинкт, вбитый в мое новое, послушное тело неделями каторжного труда и тренировок, руководил мной теперь безраздельно.

Короткий, точный тычок саксом в бедро нападающему, чтобы перерезать сухожилие. Резкая подсечка. Я толкал одного врага на другого, использовал их как живые щиты, бил своим тяжелым щитом по лицу, чувствуя, как под умбоном с хрустом трещат чужие носы и челюсти. Я поскальзывался на скользких, вывалившихся кишках, меня заносило на липкой луже крови, я слышал, как где-то совсем рядом, за стеной трупов, кто-то хрипло, по-детски, безутешно плакал от боли и ужаса. И этот звук проникал в меня глубже, чем лязг оружия.

В какой-то миг я оказался прижат спиной к той самой горящей стене. Жар пламени лизнул рукав, запахло паленой шерстью. Передо мной возник гигант. Гора в кольчуге, с грубым лицом, с пылающими ненавистью глазами. В его руках блеснул боевой топор, тяжелый и смертельный. Он занес его для мощного, размашистого удара, который не оставлял мне никаких шансов. Отступать было некуда. Сзади — огонь. Смерть пахла дымом, потом и раскаленным железом.

Я сквозь жгучую боль инстинктивно вжался в стену, поднял щит, зная, что это бесполезно. И зажмурился, ожидая последнего удара.

Но его не последовало… Вместо этого раздался чудовищный звук — тяжелый, хлюпающий удар топора по мясу и кости. Я открыл глаза и сиганул подальше от пламени, рухнул наземь и перекатом потушил огонь.

Перед собой я увидел топор, все еще сжимаемый отрубленной по локоть рукой — он отлетел в сторону, описав в воздухе дугу. Гигант замер, тупо, непонимающе глядя на культю, из которой хлестала алая кровь. А потом его буквально рассекли пополам — от ключицы до пояса. Верхняя часть тела грузно рухнула на землю, обнажив окровавленные внутренности.

Из клубов дыма и хаоса, словно сам воплощенный бог войны, вышел Бьёрн. Его бородовидный топор был по самую рукоять в крови и кусках мяса. Он и спас меня.

Появление ярла и его личной дружины было похоже на то, как в самое пекло врывается ураган. Их клин, сплоченный, дисциплинированный и безжалостный, врезался в гущу защитников не просто сея разброд — он сеял настоящую, паническую жатву. Это была природная сила, стихия, сметающая все на своем пути.

Я протер рукавом залитые кровью и потом глаза, пытаясь осознать происходящее, и