Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

– Н-ни разу… – вымолвил он, поморгав.

Взор кудесника обратился к Брусиле.

– А ты?

– Четырежды, – весь пожимаясь от неловкости, сознался тот.

Кудесника передёрнуло.

– Б-блудодей! – проскрежетал он, с ненавистью глядя на Брусилу. – За сей грех пожертвуешь ещё три берендейки… Осильем блуд творили?

Слобожане облизнули губы, переглянулись.

– Не-ет… Разве что с умолвкой…

Кудесника перекривило пуще прежнего. Синие глаза его словно выцвели вмиг, стали подобны расплавленному олову. Грянула о камни железная пята посоха, высеклись, брызнули жирные искры.

– Жалуетесь, что солнышко слабо греет? – зловеще процедил незнамый Докука. – Ещё бы ему не охолонуть, добросиянному, на ваши блудние сласти глядючи… А ну отвечай, срамник: когда лобзаешь, губами плюскаешь?

«А ведь и впрямь конец света скоро…» – подумалось вдруг одуревшему разом Плоскыне.

* * *

Проводив волчьим взглядом двух слобожан, направляющихся с гружёными волокушами к капищу, Ахтак смекнул, что забрёл слишком далеко от места битвы. Ясно виднелся деревянный колпак над жертвенным колодцем, чернели пошатнувшиеся кто куда резные идолы. Богатырь взлетел единым махом в высокое седло и погнал коня обратно – в сторону порожистой мутной Сволочи. Ездить верхом по Ярилиной Дороге почиталось величайшим грехом и у сволочан, и у теплынцев, но Ахтак не был ни тем ни другим и, сказать по правде, тайно презирал всех берендеев. Жалкий народ – землю пашут… А бранятся так, что понимай их косоглазый богатырь получше – саблей бы изрубил…

Когда оземленелые развалины мёртвого города остались за правым плечом, Ахтак осадил коня, спешился и вновь начал оглядывать пригорки. Другой на его месте давно бы и думать забыл о той злосчастной битве. Эко диво – поперёк спины кочергой перетянули! Ну дразнят теперь, понятно, согнутый палец бесперечь издали показывают… Так ведь всех дразнят! Какого храбра ни возьми – каждому прилеплено прозвище.

Тем более кочергой-то Ахтака огрел не кто-нибудь – чёрный бес, из навьего мира выползок! Поразмысли здраво, махни рукой, да и живи себе дальше. Даже гордись, если хочешь, ушибленное место показывай…

Но на то он и Ахтак – обидчивый да упрямый… Ощупав чуть ли не каждый бугорок на поле недавней битвы, он и впрямь наткнулся в конце концов на изноровленную в виде пригорка крышку. «Секир башка!» – с угрюмой радостью подумал богатырь, стреножил коня и подковырнул деревянную кромку сабельным жалом.

Чёрная сырая дыра напоминала жерло колодца. В одну из стен были вбиты железные скобы, по которым, надо полагать, и выбрался в прошлый раз на ясный свет Ахтаков обидчик.

– Мало-мало ходи сюда! – гортанно крикнул богатырь в гулкую бездонную дыру.

Заголосило долгое эхо.

Не дождавшись ответа, Ахтак презрительно цыкнул и протянул разочарованно:

– Э-э-э…

Чумазый бес с кочергой явно праздновал труса. Ахтак тронул верхнюю скобу, удостоверился, что вколочена она достаточно крепко, и полез вниз. Во те пещеры во глубокие…

Нащупав подошвой плотное земляное дно, вслепую высек искру и неслышным шагом двинулся по каменному тесному отнорку, держа смоляной светоч в левой руке, а обнажённую саблю – в правой.

Подземный переход раздался, обернулся гулкой огромной полостью, тянущейся шайтан[86] знает куда и шайтан знает откуда. По дну волоклась глубокая полукруглая борозда, словно бы оставленная брюхом великой змеи. Сзади было совсем темно, а впереди мельтешили жёлтые огонёчки и перекликались хриплые бесовские голоса.

«Предки! Поддержите меня в бою под мышки!»[87]

– Ур-р! – прорычал Ахтак устрашающий боевой клич, и чёрная гулкая бездна откликнулась рёвом, громом, хохотом.

Но Ахтака шумом не проймёшь. Он и сам визжать умел, да так, что враги коней отворачивали… Богатырь спрыгнул в ров и, держа саблю на отлёте, вскинул повыше смоляной светоч.

* * *

Наехав на неведомую неровность, вихлявое латаное солнышко подпрыгнуло, выскочило из жёлоба и, пробежав по наканавнику, с треском снесло первый оцеп на участке Люта Незнамыча. А там опять угодило в ров, постояло мгновение, поколебалось и, медленно наращивая прыть, пошло в откат.

Давненько не приключалось подобного. Ну, станется, бывало, что задурит тресветлое за второй, за третьей заставой… Но чтобы даже и до первой не добежать! Такая лютая проруха называлась полным откатом и была чревата неслыханно долгой, а стало быть, студёной ночью. Это уже не лёгкие утренние заморозки – этак все, глядишь, посевы наверху сгубить недолго…

В таких случаях весь цвет преисподней: розмыслы, сотники, ну и кое-кто помельче – собирался немедля в обширном подвале, равноудалённом и от Кудыкиных гор, и от Теплынь-озера. Проще говоря, располагался тот подвал как раз посерёдке большого жёлоба. И всё же на сборы часто уходило полдня, а то и целый день, хотя лошадей меняли то и дело, а уж гнали – во весь дух…

Главный розмысл навьего мира Родислав Бутыч, благообразный, статный, излыса-кудреватый старец, вошёл, заметно припадая на левую ногу. То ли подвернул второпях, то ли сглазил кто-нибудь… А то и вовсе порчу навели – завистников-то, чай, несчитано, немерено…

Приостановился, взглянул с досадой на Люта Незнамыча, то и дело обирающего испарину с выпуклой, заметно побледневшей плеши, и воссел во главе стола.

– Так-то вот оно, Лют Незнамыч! – задребезжал он, стукнув по столешнице костяшками сухих старческих перстов. – Я ли тебе не сказывал? Держи людишек в узде! И якшайся поменьше с этим… – главного розмысла преисподней перекосило с уха на ухо, – …с Завидом Хотенычем, чтоб ему поперхнуться! Он вон, того и гляди грекам преисподнюю продаст… с тобой в придачу… – Тут Родислав Бутыч спохватился, вспомнил, что к нынешней закавыке соперник его касательства не имеет, и сердито примолк. Однако, метнув недовольный взор на бедного Люта Незнамыча, воспылал снова: – И Столпосвята гони в шею! Житья уже нет от козней его, Столпосвятовых! Жаль, Берендей умом обносился, а то бы учинил он ему… битву на речке Сволочи… Всеволок вон уже на тебя жалуется! Заведомых-де смутьянов от царского гнева под землёй укрываешь. Так мало того – ты их ещё, оказывается, и в волхвы ставишь! Общей смуты, что ли, возжелал?

Всё это произносилось негромко, но достаточно отчётливо, так что розмыслы, разгуливавшие вольно по подвалу, мигом оробели и тихо, ровно комарики, расселись по лавкам.

– Все, что ли?

Заломив тронутую сединой бровь, Родислав Бутыч оглядел собравшихся.

– Завида Хотеныча нету… – виновато ответили ему.

Главный розмысл преисподней раздул ладно вырезанные ноздри и пристукнул по столу сухой дланью.

– Стало быть, начнём без него, – властно известил он. – Ежели кому ещё неведомо, пусть услышит. На участке Люта Незнамыча чётное изделие ушло в полный откат… Виновные пока не разысканы… А перед тем как уйти в откат, смяло оцеп на первой заставе, так что не исключено