Абсолютная Власть 3 - Александр Майерс

Когда мы приблизились к окраинам города, на дороге показалась полицейская машина — чёрная, блестящая, с мигалкой на крыше. За ней — армейский броневик с солдатами в полной экипировке. Машины остановились, перегородив дорогу. Из броневика вышел офицер имперской армии с недовольным лицом.

— Барон Владимир Градов? — спросил он, подходя к моей карете.

— Он самый, — ответил я, открывая дверцу.

— Капитан Михайлов, — он отдал честь. — Мы сопроводим вас до здания суда.

Я усмехнулся, глядя на его безупречный мундир и новенький броневик.

— Где же вы раньше были, капитан? Нас по дороге дважды пытались отправить на тот свет. Ваша помощь пригодилась бы немного раньше.

Офицер покраснел, но его лицо осталось непроницаемым.

— Мы обеспечиваем безопасность в пределах городской черты, ваше благородие. То, что происходит за её пределами, не наша юрисдикция. Но теперь вы под нашей защитой.

«Как удобно», — подумал я.

— Ну ладно. Что есть, то есть. Поехали.

Наш кортеж, теперь усиленный военными, тронулся дальше. Владивосток встретил нас серыми улицами, людьми, спешащими по своим делам, и всё усиливающимся гнётом технологического поля.

Наконец, мы подъехали к массивному, помпезному зданию суда из тёмного камня. У подножия высокой лестницы уже толпились люди — зеваки, журналисты с фотоаппаратами, охрана.

Там же, у крыльца, я увидел Базилевского. Он о чём-то оживлённо беседовал с пожилым дворянином, но, заметив мою карету, быстро извинился и поспешил к нам.

— Владимир Александрович! Как доехали?

— Всё как и предполагалось, — я вышел из кареты, поправляя пиджак. — Было немного оживлённо. Но мы справились.

— На вас всё-таки напали? Наёмники?

— Да. Всё, как мы и думали.

Филипп Евгеньевич свёл брови и мотнул головой.

— Неслыханная наглость! Атаковать по дороге в суд!

Я лишь пожал плечами.

— Ну что, Филипп Евгеньевич, вы готовы к заседанию?

Его лицо сразу стало собранным, профессиональным. Он расправил плечи и кивнул:

— Как никогда. Мы размажем альянс, даже не сомневайтесь! У меня всё подготовлено, все доказательства выстроены в безупречную цепь. После сегодняшнего дня о Муратове будут говорить только в прошедшем времени.

— Не сомневаюсь, — я похлопал его по плечу и двинулся к широким мраморным ступеням. — Идёмте. Посмотрим, чем всё это закончится.

Поднимаясь по ступеням под пристальными взглядами собравшейся толпы, я мысленно добавил: «И будем готовы к тому, что следом начнётся…»

Глава 16

Вердикт

Судья Малиновский вошёл в зал и, не церемонясь, ударил молотком.

— Итак, начнём заседание! — его голос рокотом разнёсся по залу. — Господа, я должен признаться, что это одно из самых запутанных дел, с которыми мне приходилось работать. Однако на прошлом заседании сторона защиты заявляла о намерении признать вину. Если так, то мы можем закончить всё быстро. Господин Воротынский, готовы ли вы подтвердить свою позицию?

Все взгляды устремились на сторону защиты. Муратов смотрел сквозь стол, не шевелясь. Фон Берг, напротив, постоянно ёрзал и поправлял воротник.

Адвокат Воротынский, не спеша, поднялся.

Я мысленно уже готовился к формальному признанию. И одновременно ждал подвоха.

Именно его мы все и получили.

— Ваша честь, уважаемый суд, — начал Николай Сергеевич. — Прежде чем говорить о признании, я вынужден заявить о серьёзнейших нарушениях, допущенных стороной обвинения. Представленные так называемые доказательства являются, по меньшей мере, сомнительными, а по большей — откровенной фальшивкой, изготовленной с целью очернить моих доверителей.

В зале повисла гробовая тишина. Я усмехнулся. Мы думали, они готовы признать всё что угодно, лишь бы поскорее развязать себе руки. Но по какой-то причине альянс решил сразиться.

«Они не хотят признания, — пронеслось у меня в голове. — Они хотят выиграть время. До Муратова наконец-то дошло, что он не сможет так просто раздавить нас. Или… Или дело в другом».

Я посмотрел на Воротынского, на его уверенную, почти торжественную позу. Затем обратил внимание на Игнатьева. Советник сверлил взглядом судью, и хотя он не улыбался, лицо будто сияло изнутри.

«Борьба за пост генерал-губернатора, вот в чём дело. Если Игнатьев победит, он сможет повлиять на суд. Добиться оправдания или, на худой конец, смягчить наказание».

Филипп Евгеньевич вскочил с места и воскликнул:

— Это возмутительное заявление! Все доказательства были добыты законным путём и заверены…

— Заверены кем? — перебил его Воротынский. — Вашими же людьми? Свидетелями, которых вы же и нашли? У меня есть заключения независимых экспертов, готовых подвергнуть сомнению подлинность показаний.

Началась словесная перепалка. Базилевский, пылая праведным гневом, парировал удар за ударом. Он требовал привести доказательства фальсификаций, вызывал в свидетели тех самых экспертов, что работали с нами. Воротынский виртуозно уходил от прямых ответов, сыпал процессуальными терминами, настаивал на своём. Он ставил под сомнение всё.

Это была хитрая тактика. Он не оправдывал альянс — он дискредитировал само обвинение.

Судья Малиновский метался между ними, то хмуря свои густые брови, то в ярости стуча молотком, требуя порядка. Было видно, как его раздражает такой внезапный поворот событий — он сам сказал, что ожидал быстрой и громкой расправы, а не грязной тяжбы.

Я сидел неподвижно, наблюдая за юридической баталией, которая становилась всё ожесточённее.

— Ваша честь! — голос Базилевского прозвучал твёрдо, перекрывая гул в зале. — Если господин Воротынский сомневается в наших доказательствах, я готов представить суду живых свидетелей. Людей, которые лично пострадали от действий альянса и не дадут себя запугать никакими так называемыми независимыми экспертами!

Судья с явным облегчением ухватился за это предложение.

— Ходатайство удовлетворяется! Пригласите свидетелей обвинения.

Так началась самая тяжёлая часть заседания. В зал по очереди вызывали женщин из деревни Лисичкино. Их показания были краткими, путанными от волнения и пережитых страданий, но от этого — лишь более страшными и убедительными. Они рассказывали о том, как солдаты Муратова убили всех мужчин деревни, о насилии, которое творили над ними в течение долгих месяцев.

Базилевский вёл допрос бережно, но настойчиво. Воротынский пытался запутать женщин, поймать на противоречиях, но тщетно — их боль была настоящей, и её нельзя было оспорить никакими юридическими уловками.

Затем вышли другие свидетели: торговец, у которого отняли обоз, крестьянин, чьи поля были сожжены, а скот украден. Старый сельский учитель, видевший, как на его глазах убили нескольких парней, заподозренных в симпатиях к Градовым.

С каждым новым свидетельством атмосфера в зале накалялась. Даже привыкший ко всему Малиновский слушал, не перебивая, его лицо становилось всё мрачнее. Воротынский постепенно сдавал позиции, его возражения становились всё тише и формальнее. Он понимал, что проигрывает битву.

Живая человеческая боль оказалась сильнее его холодных, отточенных аргументов.

Заседание тянулось несколько часов с короткими перерывами. Когда были выслушаны все свидетели,