Физрук: на своей волне 2 - Валерий Александрович Гуров

Директор, как ни странно, сохранял спокойствие. Хлебал кофе, глядя то на неё, то на меня, словно следил за теннисным матчем. Иногда задавал уточняющие вопросы.

— Протокол полиция составила? Кто признан виновным?

— Это неважно… — завуч заметно сбавила обороты, почувствовав, что конкретика не на её стороне. — Важен сам прецедент! И если это строго не пресечь, то… то это наверняка повторится! — выдала она, запнувшись. — Вы же понимаете, да?

Леня снова промолчал, явно не спеша давать оценку. Но Мымра уже вошла в раж — глаза округлились, руки взлетели вверх.

— Но мало того! Он ещё и сегодня вычудил! Я чуть в обморок не упала! — голос завуча дрогнул, переходя на почти трагическую ноту.

— Что же такого он натворил? — поинтересовался директор, доставая из кармана носовой платок и тщательно вытирая испарину со лба.

Было видно, что температура в кабинете поднялась, раз мужика в пот бросает.

— Представляете! — возопила завуч. — Он принёс в школу апельсины! И начал давать их детям!

— Апельсины, — переспросил директор, будто уточняя, не ослышался ли.

— Да! — подтвердила Мымра с неподдельным возмущением. — Апельсины! Но ведь его не волнует, что у некоторых может быть аллергия на цитрусовые! А если у кого-то начнётся отёк Квинке⁈ Вы понимаете, чем это могло закончиться⁈ У нас для этого есть столовая! — продолжала Соня с нажимом. — Но мало того, он ещё припёр эти апельсины в учительскую и устроил там какой-то непонятный пикник!

Директор слегка приподнял брови.

— А что плохого в том, что он принёс апельсины, София Михайловна? — уточнил Леня, делая очередной глоток кофе.

— Вы что, считаете это нормальным⁈ — завуч выпучила глаза так, что, казалось, они сейчас выпадут.

— А что если он их прямо в школе продавал⁈ — в голосе её звучала смесь ужаса и личной обиды. — Посмотрите, какой он ушлый! Он может!

Леня выдержал паузу. Я видел, как он изо всех сил сдерживал улыбку, но дипломатично остался серьёзен.

— Я ничего не считаю, — заверил он. — Мне просто нужно разобраться до конца. Кто-то отравился или случилось что-то подобное?

— Нет… — неуверенно пробормотала Мымра.

— Хорошо. Тогда следующий вопрос: вы уверены, что он продавал апельсины? — уточнил директор. — Есть доказательства на этот счёт?

Завуч замерла. Вид у неё стал такой, будто вся её блистательная речь внезапно потеряла смысл.

— Ну… доказательств как таковых… — начала она мяться. — Но ведь может же быть!

Леня тяжело вздохнул.

— Понимаю. То есть не продавал, никто не отравился, но гипотетически мог.

Он перевёл взгляд на меня и впервые за всё время чуть заметно усмехнулся.

Я лишь развёл руками:

— Виноват, товарищ директор. Преступно накормил страну витамином С.

Не скажу, что Леня был на моей стороне — нет, он просто пытался разобраться. Взвесить, насколько страшно преступление «с апельсинами». Сидел, слегка нахмурившись, как судья, перед которым вдруг возник вопрос: давать ли пожизненное за витамин С.

— На данный момент мне не известно о последствиях, — продолжила Мымра. — Но, во-первых, ещё не вечер, — добавила она с мрачным торжеством.

— А во-вторых, повторю: даже если ничего и не случится, дети должны есть в школе только в столовой! Мы же не хотим, чтобы произошло что-то ужасное!

Она выдержала паузу, чтобы слова произвели должный эффект.

— Ну а насчёт того, продавал он или нет, я хоть и сказать не могу, но кто же признается, если нарушает закон⁈

— Угу, — выдохнул Леня.

И снова начал мешать ложкой кофе.

В кабинете стояла тишина, нарушаемая только звоном металла о стекло и сбивчивым дыханием завуча. Мымра, похоже, и сама уже не понимала, где заканчиваются факты и начинается её собственная фантазия.

Я же молчал. Просто сидел и наблюдал — собирал информацию, так сказать, систематизировал компромат, который она накопала против меня.

Я уже приготовился, что сейчас она начнёт сыпать обвинениями про сегодняшний урок ОБЖ. Там была дымовуха и эксперимент с эвакуацией… Но нет, Мымра благоразумно этот эпизод обошла стороной.

Наверное, даже её богатая фантазия не позволила поднимать тему пожарной безопасности. Не удивлюсь, кстати, что за неё отвечала именно она. Видимо, завуч решила не стрелять себе в ногу.

Но вот про сегодняшний урок истории у 6 «Б» она, конечно, вспомнила.

— А представляете, Леонид Яковлевич, — начала она с показной возмущённостью. — Что у нас сегодня произошло на уроке истории! Детям в 6 «Б» классе следовало рассказывать о периоде феодальной раздробленности! Это же важнейшая тема, связанная с историей нашей страны!

Директор приподнял голову, отставил кружку и даже откашлялся, чтобы лучше услышать.

— И что же произошло? — спросил он.

Мне даже показалось, что в голосе Лени слышалась смесь любопытства и готовности ко всему. Не знаю, от поджога кабинета до сражения с саблями.

Мымра расправила плечи, приосанилась и вдохнула полной грудью.

— Вы же знаете, что коверкать историю нельзя! — начала она.

— Конечно нельзя, — машинально согласился директор, будто ответил по инерции. — Это преступление.

— Вот! — победно выпалила Мымра. — А Владимир Петрович сделал именно это!

Леня чуть приподнял брови и сильнее насторожился.

— Это как? — уточнил он.

— Представляете, — завуч развела руками, словно не могла подобрать слов от ужаса. — Вместо того чтобы преподавать по утверждённым методичкам, он начал… начал приводить какие-то совершенно неуместные сравнения с… двором! Он, понимаете ли, сравнил князей с мальчишками, а феодальную раздробленность — с ссорой во дворе!

Мымра помолчала, походу решив, что этого достаточно, чтобы директор схватился за сердце. Но, не дождавшись, продолжила:

— И это ещё не всё! Он каким-то образом приплёл сюда футбольное поле! — она почти выкрикнула это слово. — Он называл дружинников и бояр футболистами, а князя — капитаном команды.

Как по мне, то совсем немного не хватало до того, чтобы Соня вытащила учебник по истории и начала бы им размахивать, изгоняя из меня ересь.

Леня, между тем, хмурился. Он прикрыл рот рукой, будто задумался, но по глазам было видно, что он уже представил 6 «Б», где дети слушают, как князья делят футбольное поле…

Мымра же не замечала ничего — она была в ударе. В её мире я только что перевернул основы исторической науки и, вероятно, лично оскорбил память Рюриковичей.

Её пламенная речь, наконец, подошла к кульминации.

— Я прошу… нет, я требую, чтобы Владимира Петровича немедленно отстранили от занятий и уволили из школы! — тарахтела она, словно пулемёт. — Такой человек, как он, не должен работать с детьми! Ещё чего не хватало, чтобы наша школа покрылась позором из-за того, что здесь работает такой нехороший человек!

Вот это уже