Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

был тот еще шустряк. Он только и успел, что вспрыгнуть, как повалившийся дубок прижал его поперек арбутуса – грудь и правую руку зажало меж стволов, а голова с левой рукой торчали со стороны. И, будто и так странностей не хватало, падение тоже получилось необычным. Дубок приземлился на одну из веток – та треснула, но не обломилась, а, словно дверная петля, опустила поваленное дерево ровно так, чтобы крепко придавить Гейба, и в то же время удерживала ствол на весу, чтобы надломить от силы два-три ребра. Очухавшись, Гейб проморгался и страшно выругался.

– Вот дьявол, Гейб, – сказал я ему. – А ты не шутил – ее и впрямь ведет! Видел, как она взбрыкнула?

Гейб все сыпал проклятиями, и голос его звучал странно – яростно и в то же время, считай, тихо, – пришибленные легкие еще болели, не давая сделать вдох, так что проораться он не мог. Мне было жаль, что такое с Гейбом приключилось от моей руки. Он, конечно, и сам, верно, подозревал, что бензопи`лы его барахлят, но парни вроде Гейба не прощают пару сломанных ребер, даже по случайности. После долгих лет употребления всего, что горит, в кругу таких же чокнутых бродяг он утратил способность вникать в тонкости происходящего. Я думал, как его освободить.

– Слушай, Гейб, – сказал я ему. – На ствол давит вон та ветка, что сбоку. Отрежу ее, и он должен приподняться.

– Живо доставай меня, тупой клоун! – закричал Гейб, но тут же ойкнул, так как слишком повысил голос.

Я приложил лезвие к боковой ветке – пила прошла ровно и исправно, без причуд. Добрых триста фунтов веса плюхнулись на землю. Но будь я проклят – дуб не поднялся ни на йоту. А наоборот – не пойми как повернулся и, похоже, еще сильнее прищемил бедного Гейба.

– Ну, Гейб, хоть пила работает исправно, и то хорошо, – сказал я ему. – Думаю попробовать срезать ветку над тобой, может, получится…

– ВЫТАЩИ. МЕНЯ. ОТСЮДА! – прохрипел Гейб и застонал – хрипеть тоже было больно.

Ветвь была неглавной, но увесистой, и я, прикинув, решил, что смогу ею, как рычагом, чутка приподнять дуб и Гейб выберется сам. Голова его торчала чуть ниже и сбоку от ветки, и, уйдя на другую сторону, я поднял лезвие.

– Закрой глаза, – посоветовал я, – опилки будут на голову сыпаться.

Гейб в ответ лишь снова застонал и сжал челюсть. Я включил пилу и приставил ее к ветке.

И с того момента – ровно с той секунды – началась настоящая чертовщина. Будто стоило мне прикоснуться к коре, как мы оказались в эдаком кошмаре, который все накалялся и накалялся, пока… Впрочем, лучше я расскажу обо всем по порядку.

Вот я касаюсь пилой сучка, да? Лезвие входит в дерево, ну, скажем, наполовину, я успокаиваюсь, уже не так бдительно за ним слежу – и тут пилу пробивает еще одним скачком мощности! Она пролетает – именно что пролетает – сквозь древесину за секунду. А я не могу убрать с кнопки газа палец! Не могу отпустить ручку! Вжух! – через сук и вниз, а затем – хрясь-врум! – по шее бедного Гейба Таггса. Так лихо пронеслась пила, что голова Гейба и сучок ударились о землю, считай, секунда в секунду, а я только и успел, что бросить инструмент и отпрянуть, чтобы не получить веткой по рукам – а она упала прямо на брошенную пилу и раздавила ее вдребезги.

Я стоял, бранясь, но словно ушел в какой-то транс. Обошел древесный сэндвич и бродил туда-сюда, беспомощно качая головой и чертыхаясь. Старался не молчать, дабы голос глушил страшные звуки крови, хлеставшей из Гейба. Со стороны, где был я, казалось, будто он обычный парень, взял и вальяжно перегнулся через забор или еще какую перекладину, – если не считать, конечно, дуба поверх тела. Но в мыслях у меня все еще стояла его другая, ужасная, обрубленная сторона. Я убедил себя остановиться. Сделал глубокий вдох и выдох.

– Ну, брат, – сказал я себе вслух, – такой засады с тобой за всю долгую и блестящую карьеру неудач еще не случалось. Так что бери-ка ты себя в руки, потому что на этот раз ты попал по-крупному.

До этого я с собой вслух никогда не разговаривал, и то, что в тот момент вдруг начал, уже говорит о том, как сильно меня покоробило, однако же мне отчего-то стало легче и я продолжил:

– Придется тебе запрятать бедного Гейба. Закопать. Ведь ни Уолтер, ни Грант ни в жизнь не поверят твоим разумным объяснениям этой трагической случайности. Так завтра, как приедешь, надо будет им сказать вот что: после того, как Грант укатил в больницу, Гейб тоже куда-то подался, да так и не вернулся к тому времени, как ты погрузил свою долю древесины и уехал домой.

Лично мне рассказ показался толковым, и с плеч будто груз свалился. Я снова обошел сваленные деревья. Но шок не проходил. Еще какое-то время я только и мог, что глядеть на останки и ужасную кровавую лужу, расползавшуюся по земле и древесине. А потом сказал себе не медлить, но мне не придумалось ничего лучше, чем поднять голову бедного Гейба за хвостик на затылке и спрятать ее в кустах толокнянки – если подумать, довольно нелепое действие: туловище-то все еще зажимало стволами. Дубок вытянулся вдоль арбутуса, едва ли не в одну линию. Проще и аккуратнее всего было разрубить его на чурбаны от кроны, от нее было ближе; не хотелось и дальше калечить тело, да и шина могла застрять в стволе.

– Ну что ж! – сказал я себе. – Режем ствол, вытаскиваем его, закапываем, а кровь припрячем землей. Потом сложим окровавленные чурбаны в грузовик, поверх заставим чистыми, с кроны, а потом руки в ноги – и прочь отседа к чертовой матери, пока не вернулся Грант или Уолтер.

Вышло вполне разумно, и я воспрянул духом. Чуть дальше по склону пролегало устье оврага, куда Грант Таггс скидывал землю, которую его попросил убрать дядюшка. Часть рыхлой кучи осталась в лощине, и тело Гейба в ней можно было спрятать без труда.

Мысли снова набирали ход. Я включил пилу поменьше и принялся за крону дуба, укорачивая его чурбан за чурбаном. Эта вторая пила пока не артачилась, но я, разумеется, держал ее как можно дальше от тела.

Ты не подумай, мне, естественно, было жалко Гейба. Даже у последнего подонка все же какие-никакие человеческие качества сохраняются – их надо углядеть и признать, когда сам человек отходит