Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

— Как там колесо, Илья? — спросил я, оглядывая механизмы лесопилки. — Не пострадало?

— Никак нет, барин, — отозвался Илья, вытирая руки. — Всё цело, слава Богу. Вода поднялась, да, но до колеса не достала. И ямы с углём тоже уцелели — укрыли хорошо, только по краям немного затекло, но это не беда, уже подсыхает.

— Отлично, — кивнул я. — Давайте проверим на холостом ходу, как работает вал.

Мы запустили механизм вхолостую, и я с удовлетворением отметил, что всё работало гладко. Вал вращался ровно, нигде ничего не заедало, не было странных звуков или вибраций.

— Всё в порядке, — констатировал я, наблюдая за вращением. — Можно запускать в полную силу.

Когда мы установили реторту у печи, и Семён принялся засыпать в неё угольки и поташ, я отправился проверить состояние досок и брёвен после дождя. К счастью, большая часть материалов хранилась под навесами и не пострадала, но несколько штабелей, которые стояли под открытым небом, промокли насквозь. Их нужно было просушить, прежде чем использовать или отдавать Игорю Савельевичу.

Илья тем временем вернулся через мост и стал опускать лебёдкой колесо — пора было и досками заняться, и вентилятор скоро бы понадобился для разогрева печи до нужной температуры. Колесо медленно опускалось в воду, и вскоре его лопасти начали вращаться, приводя в движение все механизмы лесопилки.

Дел сегодня предстояло много, всё-таки два дня простоя могло сказаться на поставках и досок, и стекла. Нужно было наверстать упущенное, а для этого работать предстояло с удвоенной силой.

К моменту, когда колесо уже встало на своё место и заработало в полную силу, солнце поднялось высоко. Шум воды, бьющей о лопасти, создавал ритмичный фон, к которому уже все привыкли — словно сердцебиение всей лесопилки. После ливня река Быстрянка была полноводной, и колесо крутилось с удвоенной силой, передавая движение механизмам мастерской.

Семён уже заполнил реторту всем необходимым и поставил её в печь, аккуратно закрепив её, проверив, чтобы трубки для отвода газа были правильно расположены.

Вентилятор, приводимый в движение тем же водяным колесом, поддувал с равномерной силой, создавая постоянный поток воздуха. Разожжённые дрова потрескивали в печи, языки пламени лизали стенки реторты, постепенно нагревая её содержимое.

Пока печь разогревалась, Семён не терял времени. Он сам стал засыпать просушенным до этого песком ёмкость, в которую были выведены трубки, через которые со временем будет выходить светильный газ. Песок был чистый, белый, с мелкими крупинками, почти как сахар. Семён засыпал его ровным слоем, тщательно распределяя по поверхности.

Рядом с Семёном суетились его помощники. Они готовили следующую партию материалов, сортировали инструменты, подкладывали дрова в печь — делали всё необходимое, чтобы процесс шёл без задержек.

Моего вмешательства абсолютно не требовалось. Семён освоил процесс изготовления стекла настолько хорошо, что теперь мог руководить им самостоятельно, без моих постоянных указаний. Это освобождало меня для других дел, которых тоже было немало. Единственное, что сказал Семёну:

— Ты же учти, что сейчас выход поташа и, соответственно, светильного газа будет где-то в полтора-два раза больше — реторта-то больше. — Поэтому приготовься либо быстро менять песок на следующую партию, либо сразу приготовь глину, чтобы не терять время, — продолжил я. — Пока будешь менять и готовить, чтобы зря не тратился светильный газ.

Семён оторвался от работы, вытер пот со лба тыльной стороной ладони и кивнул:

— Да, барин, я так и хотел сделать. Глину обработаю, с неё и металла больше потом получится, и запас будет на зиму, — он посмотрел на меня с некоторым ожиданием в глазах. — Вы же говорили, что зимой фарфором займёмся?

— Займёмся, Семён, обязательно займёмся, — подтвердил я, довольный его энтузиазмом.

— А скажите, как фарфор выплавлять, так же, как и стекло? — спросил он, прищурившись от жара печи.

Я задумался, подбирая слова. Нужно было объяснить процесс так, чтобы он был понятен человеку XIX века, не знакомому с современными технологиями и терминами.

— Не совсем, — начал я, присаживаясь на деревянный чурбак рядом с печью. — Фарфор — это особый вид керамики, который делается из белой глины, той самой, что мы нашли в верховьях Быстрянки.

Семён слушал внимательно, изредка кивая. Прохор тоже подошёл ближе, заинтересованный разговором.

— Сначала эту глину нужно очистить от всех примесей, — продолжил я. — Размешать в воде, дать отстояться, слить воду с песком и другими тяжёлыми частицами, которые осядут на дно. Потом повторить этот процесс несколько раз, пока глина не станет совершенно чистой.

— Как для горшков, значит, — кивнул Семён.

— Похоже, но тщательнее, — уточнил я. — Затем эту очищенную глину нужно смешать с измельчённым кварцем и полевым шпатом. Кварц у нас есть — это тот самый белый камень, что встречается в русле реки. А полевой шпат — это розоватый или белый минерал, который точно должен быть возле места, где вы берете белый песок. А также вдоль берега реки можно поискать — должен быть. Я чуть позже покажу, какой он именно.

Семён и Прохор внимательно слушали, стараясь запомнить каждое слово. Фёдор тоже подошёл, отложив работу.

— Всё это нужно тщательно измельчить и смешать в определённых пропорциях. Потом из этой смеси формируем изделия — чашки, блюдца, статуэтки — и сушим их. После сушки изделия обжигаем в печи при очень высокой температуре, гораздо выше, чем для обычных глиняных горшков.

— А как такой жар получить? — спросил Фёдор. — Наша печь осилит?

— Осилит. Мы изначально ее делали с запасом прочности. А поддув усилим, переставив скорость вращения вентилятора.

Семён задумчиво почесал бороду.

— Понимаю, барин. А после обжига что?

— После первого обжига получается так называемый бисквит — пористый, белый материал. Его нужно покрыть глазурью — это особая стекловидная масса, которую мы будем делать из тех же компонентов, но в других пропорциях, с добавлением извести и соды. Затем изделие обжигается второй раз, и глазурь плавится, образуя гладкое, блестящее покрытие.

— А цвет? — заинтересовался Прохор. — Можно разный цвет сделать?

— Конечно, — улыбнулся я. — Для этого в глазурь добавляют различные минералы. Например, кобальт даёт синий цвет, марганец — фиолетовый, медь — зелёный или красный, в зависимости от того, как её обжигать.

Глаза Прохора загорелись от восторга. Семён тоже выглядел воодушевлённым.

—