Девичник в космосе - Виктория Серебрянская

После этих слов Шрам молчал довольно долго, будто осмысливая услышанное. Или пытаясь принять решение. А потом, спустя долгих минут пять, я услышала закономерный вопрос:

— Ну хорошо. С тобой все более-менее понятно. Но как твое прошлое связано с тем, что мы нашли на этом астероиде?

Отвечать отчаянно не хотелось. И вместе с тем, весь этот разговор я затеяла именно для того, чтобы уберечь команду от возможной опасности. Поэтому рассказать, объяснить было просто жизненно необходимо. Если я права, то у нас под боком находится опаснейшее оружие, возможно, мина замедленного действия галактических масштабов.

— Помнишь, я говорила, что работала в секретной правительственной лаборатории? — нехотя спросила я.

— Помню, — сдержанно отозвался буканьер.

Он лежал настолько спокойно, словно мы сейчас обсуждали не мое сомнительное прошлое и грозящую его команде опасность, а, скажем, говорили о космическом мусоре за бортом. Вроде и не мешает, если не терять бдительности. И ничем не грозит. Но стоит лишь ненадолго зазеваться, и кораблю придет каюк. Меня сбивало с толку это непроницаемое спокойствие. Сама я нервничала так, что пальцы лежащей на груди Шрама руки мелко дрожали.

— Ну вот. А уровни секретности бывают очень разными. И тот уровень, который доступен мне, это детские шалости по сравнению с тем, на что мы наткнулись.

Вот теперь Шрам отреагировал. Приподнялся с такой скоростью и легкостью, будто меня у него под боком и не было. Я скатилась на подушку.

— Хочешь сказать, что в этой проклятой космическим дьяволом дыре находится биологическая лаборатория?

Теперь Шрам нависал надо мной, давя массой и авторитетом, опасно сверкая сиреневыми, начавшими темнеть глазами. Я прикусила губу, глядя на его очевидное волнение:

— Почти уверена в этом. Мне однажды уже пришлось видеть подобную дверь. И внутрь меня не пустили. Потому что у меня всего лишь первый общий допуск. А в ту лабораторию пропуска подписывал лично президент Альянса. — Шрам присвистнул. А я усмехнулась уголками губ такой непосредственной реакции и сообщила: — Это было на втором году моего обучения, когда мне еще не вбили в голову абсолютное повиновение приказам командования. Куратору нужны были какие-то материалы оттуда, и поскольку меня не пускали внутрь, он велел мне подождать перед входом. Я, скажем так, обиделась. Подождать-то подождала. Но потом решила потренироваться в сборе информации. А в связи с тем, что многому я научиться еще не успела, но уже мнила себя крутым спецом, то наделала кучу ошибок. И в итоге за мной пришли. Настоящие спецы особого управления. И мне пришлось провести три дня в камере, отвечая на крайне неприятные вопросы, но при этом не имея права раскрыть правду.

— Тяжело пришлось? — неожиданно сочувствующе хмыкнул Шрам, давно уже улегшийся в прежнюю позу и подгребший меня себе под бок.

Я честно призналась:

— Те три дня мне показались вечностью в аду. Спецы на то и спецы, чтобы мастерски владеть различными техниками. Меня не били. И вообще не применяли ко мне физической силы. Но в течение тех бесконечных дней мне часто казалось, что лучше бы меня избивали. Синяки на теле, знаешь ли, болят гораздо меньше и заживают гораздо быстрей. В общем, когда куратор вызволил меня из камеры, я находилась в шаге от того, чтобы сломаться. И потом еще очень долго у меня были проблемы со сном, я вздрагивала при виде людей в неприметных серых офисных костюмах с пустотой в глазах.

Я замолчала, восстанавливая дыхание, успокаивая неистовый стук сердца в груди. Заново переживая те кошмарные дни после ареста. Шрам тоже не торопился что-то говорить. И я, помолчав и успокоившись, тяжело вздохнула и поставила точку в этой исповеди:

— Только после вручения диплома куратор, усмехаясь, сообщил мне, что он узнал о моем аресте в течение первых тридцати минут. И принял решение не только проучить меня, но и испытать на прочность. Чтобы знать, что можно ждать от меня в случае провала. Если бы я сломалась или сразу же начала требовать отпустить меня, козыряя своим положением, агентом я бы не стала.

— Жестоко, — пробормотал Шрам, когда стало понятно, что больше я говорить ничего не собираюсь. И спросил сам: — Так а найденный на астероиде объект как к этому всему относится?

Я снова вздохнула:

— Пока я сама до конца не понимаю как. Ну, кроме того, что вскрывать объект без специальной подготовки смертельно опасно. — Чуть помолчав, таращась в серый потолок нашей со Шрамом спальни, по которому бродили отблески индикаторов работающей аппаратуры, осторожно начала объяснять: — Понимаешь, я тогда, во время своей глупой бравады, кое-что все же успела накопать. Все же, хоть и совсем зеленая была, но по верхам успела кое-чего нахвататься. Так вот. У Альянса есть лишь один проект с наивысшей степенью секретности. Это проект Суперсолдат.

Я замолчала, ожидая реакции Шрама. Но буканьер тоже молчал. То ли осмысливал услышанное, то ли не понимал всей серьезности ситуации. Когда тишина непозволительно растянулась во времени, я снова вздохнула и попыталась осторожно объяснить свою мысль:

— Понимаешь, в Альянсе до сих пор весьма неоднозначное отношение к модификантам. Несмотря на то что Альянс уже не воюет с ними, не стремится уничтожать, а наоборот легализовал, на некоторых планетах, особенно там, где очень сильны религиозные догмы, модификантов, мягко говоря, не любят…

— Уж что-что, а это могла бы и не говорить, — с горечью выдохнул Шрам. — Я и моя команда испытали всю эту «нелюбовь» на собственной шкуре в полном объеме.

— Прости, — покаялась я. И сразу же продолжила пояснения: — Ну вот после всего, что тебе пришлось пережить, представь, что правительство Альянса решило перенять опыт черных генетиков и создать суперсолдат…

— Такие попытки ведутся с седой древности, — довольно резко перебил меня буканьер. Его тело рядом со мной напряглось. — Те же черные генетики, как ты их называешь, занимались именно улучшением генома. Результат, причем не самый худший, у тебя бродит перед глазами по коридорам корабля. И я, Оля, не понаслышке знаю, что улучшить все невозможно. Даже если что-то одно совершенствуется, то второе сразу же уходит в глубокий минус. Природа не терпит вмешательства в ее дела. Самый яркий пример тому попытка укрепить кости гуманоидов. Ты знаешь, что благодаря мутациям костный скелет любых рас становился настолько прочным, что его невозможно было сломать ни битой, ни путем сбрасывания подопытного с высоты?

— Знаю, — коротко отозвалась я, не совсем понимая, к чему ведет Шрам.

— А знаешь ли ты,