Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

…Ломов прислушался. Медленно повернул голову направо — Мишка Кобрин сидел недвижимо, устроившись в развилке кряжистой сосны. Налево…

Капитан приподнял голову, и знаками показал Сашке: «Готовность раз». Ломов ответил на пальцах: «Понял».

Странно… Теплых, доверительных отношений с поляками у него не было. Да и с полячками тоже. Фальшивый народ.

И дружбу навек изобразят, и любовь страстную… А когда тебе замес устроят, пятеро на одного, то скалиться будут и хихикать в кулачок! Однако…

Всё равно, Сашка не воспринимал пшеков врагами! Они им пользовались, а он — ими. Заплатил той же Ядвиге — и она твоя! На час. А ему больше и не надо. И снова между ними нейтральная отчужденность…

Но, когда местные начали убивать советских… Тут уж извините! Офицеры — ладно, они воины и должны быть начеку. Что это за боец, которого можно шлепнуть, как куропатку? Но женщин стрелять… Детей малых…

Нет, Санёк не озверел, вроде того лейтёхи из разведроты, а как бы вычеркнул пшеков из списка людей. Выключил в себе жалость к ним, и кивал в такт загрубевшему голосу капитана: «В безоружных — не стрелять! В женщин — не стрелять! По детям — не стрелять! Мужиков с оружием — валить!»

…Подальности рассыпалась сухая очередь из «калаша», но Ломов заставил себя не вздрогнуть. Треснул пистолетный выстрел. Глухо ухнула граната.

Сашка изготовился, плавно поведя винтовкой. Ага…

Через каменный забор полез некто в шубе нараспашку, и с автоматом. Нетерпеливый «Змей» выпустил короткую очередь, и «Лом» поморщился — вот зачем вспугнул? Пусть бы лезли всем скопом!

Автоматчик заметался, а тут еще двое перевалились через ограду. С оружием в руках.

Сашка мягко выжал спуск. Винтовка дрогнула, отдаваясь в плечо. Меткая пуля отбросила первого в очереди — только лохматые полы шубейки взметнулись, да отлетел польский АК.

Четвертый из беглецов, этакий интеллигент в сером пальто, едва подтянулся, оседлал ограду, уже и ногу перекинул, взмахнул рукой, сжимавший пистолет-пулемет «РАК»…

Ломов попал ему в область сердца — увесистый калибр выбил пыль из пальто. «Интеллигент» судорожно вздрогнул, и кулем свалился в сухой подзаборный бурьян. Кобрин скосил двоих.

— Прекратить огонь! — зычно скомандовал капитан, и ухмыльнулся: — Зачистили!

Глава 13

Суббота, 6 января. Вечер

Польша, Сцинава

В общем коридоре горела всего одна лампочка, и в ее тусклом желтом накале шатались пугающие тени — у дверей в квартиру майора Каховского толклось четверо или пятеро бойцов терроргруппы. Они тяжело, сипло дышали, и хэкали вразнобой, добивая советского офицера.

Тяжелые ботинки с медными оковками ломали ребра и отбивали внутренности «оккупанту» — а по тому, как русский реагировал на удары, Чешиньскому стало ясно: били по мертвому телу. Но он не вмешивался. Пускай ребята отведут душу.

Пинком отворив дверь, экс-полковник шагнул в прихожую, сам ощущая боевой задор и то пьянящее чувство абсолютной власти, знакомое любому истинному воину. Самое великое удовольствие получаешь, не убивая врага, а упиваясь его страхом, его унижением! Всякий человек — скотинка, готовая как угодно пресмыкаться, лишь бы вымолить жизнь. Но ты, именно ты обладаешь высшим правом отнять ее — или оставить в живых тварь дрожащую, что лижет твои сапоги…

Гжегож ухмыльнулся, оглядывая свинарник на кухне, да разгром в гостиной — повеселились его парни! — и тут же скривился. Что не говори, а он проявил слабость, лично участвуя в акции, тем самым нарушив приказ, но… Америка далеко, а резидент в Варшаве ему не указ. Да и сколько же можно смирно сидеть в тихом и безопасном посольстве, когда место настоящего патриота на улицах, спина к спине с митингующими, а еще лучше — в военных гарнизонах оккупантов! Вот, где он действительно нужен!

Остановившись на пороге спальни, экс-полковник равнодушно оглядел избитую женщину в жалких обрывках одежды. На ее груди, на боках, на лице наливались синяки; симпатичная супруга забитого офицера шмыгала носом… Но нет, глаза ее были сухи, а в темени зрачков копилась тяжкая свинцовая ненависть.

Просто кто-то из насильников разбил русской красавице нос — две струйки крови, стекавшие на нежный подбородок, запеклись, а губы, опухшие от пощечин, вздрагивали в палящей злобе.

Вот это и оскорбило Гжеся. Красотке полагалось скулить, жаться от ужаса, умолять!

Глумливо усмехаясь, Чешиньский достал из кармана оба серпасто-молоткастых паспорта, раскрыл нужный, и с запинкой выговорил на корявом русском:

— Ире-на… э-э… Ирина Каховская. Хех! — он оскалился, из-за чего его тонкие губы, хрящеватый нос с горбинкой и брови, одна выше другой, сложились в маску Мефистофеля. — С прискорбием сообщаю, пани, что ваш муж… Сер-гей Каховский, погиб смертью храбрых! — Издевательский тон прервался, заместившись небрежным: — Он там, в коридоре, валяется!

Экс-полковник сбросил куртку на опрокинутый кухонный стол, сверху уронил автомат, и шагнул в спальню. Черные глаза Ирины набухали остервенением, бросая молчаливый вызов. Ему!

Напружив желваки, Чешиньский поставил ногу на смятую простынь, пачкая белье рубчатой подошвой, и хищно улыбнулся:

— Носком этого ботинка я отбил печенку твоему муженьку… Целуй!

— Сдохни! — хрипло вытолкнула женщина.

Гжегож не ударил ее, а молча расстегнул ремень и раздернул «молнию» ширинки. Изначально он не собирался развлекаться вместе с личным составом группы, иначе вошел бы в спальню первым. Но эта русская дико возбуждала его, именно своей яростной неукротимостью.

Каховская зарычала, бешено сопротивляясь, но сил у нее не осталось совершенно, и Гжегож овладел русской, стискивая тонкие, как у девочки, предплечья, и прижимая их к постели. Особого удовольствия он не получил — приходилось следить, чтобы та, что вяло трепыхалась под ним, не плюнула в лицо.

Кривя рот в бурном дыхании, Гжегож рывком встал и привел себя в порядок, свысока поглядывая на истерзанное женское тело. Каховская, едва сдержав стон, сползла с кровати, опускаясь на четвереньки. Ухватилась за полированную дверцу шкафа и, дрожа от напряжения, выпрямилась, достала с полки полотенце, белое с красным узором по бахромчатому краю.

Брезгливо морщась, Чешиньский отвернулся.

— Пан командир! — крикнул из дверей Зденек. — «Лютый» докладывает, что всё в порядке — он вырезал четверых! Мы с ним? В тот дом на углу?

— Выдвигайтесь! — громко ответил Гжегож. — Я вас догоню.

Гулкий топот озвучил уход «борцов с оккупантами», но с улицы не донеслось ни звука — группа как будто растворилась в темноте.

«Моя выучка!» — горделиво подумал экс-полковник.

Припомнив, что куртка осталась на кухне, он шагнул к двери…

Знакомое, очень короткое, будто окончательное, металлическое клацанье за спиной продрало нутро