Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

— Стоять! Руки в гору, лицом ко мне!

Еще не веря случившемуся, Чешиньский выполнил приказание. Та, которую он списал в отбросы войны, стояла, прижавшись спиной к шкафу — голая, изнасилованная, избитая, но прекрасная. Роняя узорчатое полотенце, женщина вскинула старенький «Вальтер» П38, поддерживая вздрагивающее запястье левой рукой.

«Валькирия!» — мелькнуло у Гжегожа, и он скривился в крайней досаде. Как порой дисциплина, вбитая в подкорку годами службы, портит жизнь! Зачем, ну зачем было застегивать кобуру? Да, вполне может быть, что он не успел бы, не опередил бы эту сучку, но нельзя же так глупо подставляться, упускать шанс! Или сыграть с судьбою в покер, имея на руках две двойки? Вдруг, да выпадет туз…

— Опусти оружие, дура! — грубо скомандовал экс-полковник.

Женщина криво усмехнулась, и как будто послушалась — ствол повело вниз. Грохнул выстрел, и поляк заорал от взрывной, резучей боли в паху. Он едва устоял, чувствуя, как кровь и моча стекают по ногам теплыми струйками.

Скуля, Чешиньский лапал кобуру, вот уж и пальцы, скрюченные от стыдной муки, выцепили рукоятку пистолета… Вторая пуля раздробила локоть, и старенький «VIS» выпуска тридцать восьмого года шлепнулся на загаженный ковер.

— И чесать тебе больше нечего, — хладнокровно прокомментировала Каховская, мрачно усмехаясь, — да и нечем. И незачем…

— Не-ет! — взмолился Гжегож.

Русская как будто передумала стрелять — еле шевеля разбитыми губами, она спросила, требуя ответа:

— Кто такой «Лютый»?

— Из националистов… — заторопился экс-полковник, часто дыша и таращась в дуло «Вальтера». — За Пилсудского… Его фамилия — Пакула, Казимеж Пакула… У «Лютого» своя группа, они не оставляют свидетелей… Больше я ничего не знаю, клянусь!

Женщина небрежно кивнула, по привычке благодаря за правду, и выжала спуск — третья пуля просадила Чешиньскому живот. Краткий вой перешел в жуткий клекот.

Покачиваясь, Ирина обошла супружескую кровать, стараясь не наступать на мокрое. Со стоном наклонилась, подбирая пистолет врага, и доплелась до мойки. Оба огнестрела со стуком легли на крышку буфета из вишневого дерева.

В душе стыла пустота, но это и к лучшему. Зато ни отчаянья, ни страданий… Физическая боль пройдет, и даже тошнотворное ощущение запачканности сотрется.

Тело мужа остывало в коридоре, но идти туда не хотелось совершенно. Пусть лучше Сережа останется в памяти живым, а не побежденным…

Отупело помотав головой, Каховская подмылась. Кухонным полотенцем обтерла ноги, морщась и шипя. Враги могли нагрянуть в любую минуту, но что же делать, если грязь вызывает в ней гадливое отторжение? Прихватив оружие, женщина вернулась в спальню и оделась.

— Пся крев… — выдавил кривой рот Чешиньского, надувая розовый пузырь.

Ирина безразлично глянула на него. Подтянув джинсы «Одра», она заправила их в сапожки, и накинула мужнину меховую — «пилотскую» — куртку. Большевата, зато не стесняет движений. А там еще было четверо…

Подумав, Каховская порылась в шкафу, в ящике, где Сергей держал коробку… Сжав губы, она пересыпала в карманы куртки по горсти тусклых патронов, смахивавших на крохотные медные пенисы.

Как будто дождавшись ее, в коридоре забухали шаги, и по квартире загулял глуховатый зов:

— Пан полковник, вы где?

Ирина хищно улыбнулась, узнавая голос насильника.

— Он здесь! — откликнулась она, шагая в кухню.

Зденек — или Франтишек? — переступил порог, сгибая шею под притолокой. В мешковатом камуфляже, с автоматом на груди, он выпрямился всею своей мужицкой статью… Увидел женщину, узнал ее, но времени сообразить, что произойдет дальше, не осталось — жизнь Зденека или Франтишека кончалась.

Сухой раскат выстрела заполнил всю кухню, а пуля прободала боевику широкую грудь.

«Пани Каховска» усмехнулась, вспоминая, как хихикала в тире, видя Сережино удивление — она вколачивала калибр в «яблочко», стреляя навскидку. И не ойкала, пугаясь по-женски, не отворачивалась и не зажмуривалась. Молодые польские офицеры из ЗОМО впечатленно свистели…

…Громила в камуфляже рухнул ничком, с костяным грохотом, будто охапку дров бросили на пол у печки.

Ирина опустила «Вальтер», а какую-то секунду спустя ночную темноту и тишину смело — на улице взревели мощные моторы, и яркие фары бросили свет, лучами шаря по окнам. Загоготал пулемет, затрещали автоматы, резкие команды на польском мешались с удалым русским матом.

— Kto strzelał? — гулко донеслось из коридора.

Женщина вскинула оба пистолета, готовясь убить или умереть — и обессиленно опустила оружие. На пороге замер боец в синей форме ЗОМО.

— Pani Kachowska, — выдохнул он восхищенно, — jesteś niesamowitą kobietą![1]

Вторник, 9 января. Раннее утро

Ленинград, улица Петра Лаврова

Серая полутьма на улице угнетала сознание. Ближние дома гляделись нечетко, словно выписанные влажной акварелью, а дальние и вовсе расплывались смутными синими тенями.

Утро на «станции» не задалось — ни крепкий кофе, ни очередной втык резиденту от консула, маявшегося бессонницей, не взбодрили «рыцарей плаща и кинжала».

Дэнни Лофтин о чем-то шептался с Синти Фолк, Джордж завороженно глядел в окно, а угрюмый, встрепанный Вудрофф смолил сигареты одну за другой.

Карл Фостер усмехнулся, и решил встряхнуть коллег, впадавших в апатию, как в зимнюю спячку.

— Леди и джентльмены! — воскликнул он с напыщенностью коммивояжера на ярмарке. — Позволю себе напомнить, что сам адмирал[2] выдал нам с Джорджем инструкцию, завизированную у Картера: если «Источник» удастся идентифицировать, и он окажется под угрозой раскрытия КГБ, то в этом случае его нужно будет эвакуировать, не взирая на мнение Бжезинского и даже на мнение самого «Источника». При этом, цитирую: «Без особой санкции категорически исключается использование традиционных форсированных методов получения каких-либо сведений или применение медикаментозных средств, влияющих на высшие функции».

— Иначе говоря, — хихикнул Рогофф, оживляясь, — «ломать и портить категорически воспрещено!»

Рассеянный взгляд Фреда моментально сконцентрировался, а Синти неуверенно повела головой.

— Но… — затянула она, переводя взгляд с одного «твикса» на другого, и обратно. — Тогда выходит… Надо готовить эксфильтрацию?

— С чего это вдруг? — раздраженно забурчал Вудрофф, покидая любимое кресло.

— Но ведь КГБ прослушивает квартиру «Источника»! — упрямо продолжала Фолк. — Значит…

— Ничего это не значит! — резко оборвал ее шеф.

— Стоп-стоп-стоп… — завел Карл, но на него не обратили внимания.

— Прослушка не доказана! — напирал Фред, нетерпеливо и досадливо морщась. — Это всего лишь наши догадки!

— Но как же… — возмутилась Фолк.

— Да стоп же! — сердито прикрикнул Карл, мигом сбавляя тон. — Вы о чем спорите, господа профессионалы? В той