Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов

Под хруст бокалов и переливы тихого смеха, растворяющегося в густом воздухе зала, Шарма ощутил неловкий холод одиночества. На секунду мелькнула мысль – почему бы не пойти за ней? Но тут же будто чужой голос, возникший откуда-то из глубины сознания, прошипел:

– Значит, и здесь есть потолок.

Резкое движение головой, будто желание вытряхнуть наваждение. Нет, всё иначе. Не простой служащий, не безымянный винтик – операционный директор. Должность, вес, власть. Но в роскошном зале с высоким потолком, где золотые люстры рассыпали сияние по лакированным полам, все титулы казались пустыми.

Шарма окинул взглядом толпу: группы людей, тесные кружки бесед, лёгкий перезвон украшений, запахи парфюмов, словно разноцветный туман. Каждый был при деле, каждый уже знал друг друга. На мгновение показалось, что вот – вошёл мужчина один, но едва шагнул в зал, его уже встретили улыбками и объятиями.

Мысль резанула: без Холмс к нему никто не подойдет. Она – обладательница невидимой паутины связей, унаследованной ещё от предков. Её фамилия хранила отголосок былой власти – предок когда-то держал в руках продовольственную империю, и хоть бизнес давно развалился, связи остались, как корни старого дуба, пробившиеся сквозь землю. Именно через эти корни и потекли первые деньги в Theranos. А то, что за просто так и кошки не плодятся, откинуто им было легко. Ведь как ещё найти себе оправдание? Ведь без идеи никакие деньги к Холмс и не потекли бы. Но то мелочи, когда ваше эго раздуто до непомерных величин.

Шарма горько осушил бокал. Вино жгло горло, оставляя терпкий след. Внутри всё переворачивало ощущение несправедливости: диплом Беркли, годы работы в уважаемых компаниях – и всё впустую. Ни один инвестор не протянул руку, пока рядом не появился белый сооснователь. В то время как Холмс, бросившая колледж, лишь щёлкнула пальцами – и деньги потекли рекой. Благородная фамилия, светские связи, кровь из верхних слоёв общества. А то что он ничего никому не смог в итоге предложить интересного, а она смогла, он естественно опустил.

Чтобы удержаться на плаву в этом мире, нужно было не образование и не упорство – а умение быть "своим". Тут же был сделал удобный для себя вывод. Ведь доля правды в нём была! Небольшая, но….

Гул в зале перекрыло знакомое лицо. Оуэн Карсон – глава влиятельнейшей частной инвестиционной компании Силиконовой долины. Человек, от которого пахло деньгами и властью, как от крепкого коньяка.

Шарма расправил плечи, шагнул вперёд, представился:

– Операционный директор Theranos.

Карсон взглянул рассеянно, словно сквозь него.

– Theranos… Ах да, это компания Элизабет Холмс?

– Всё верно, – кивок, почти слишком быстрый.

Взгляд Карсона уже скользнул мимо, за плечо, как будто Шарма был лишь случайной помехой.

– А Холмс не с вами?

– Вышла ненадолго. Рад наконец встретить вас лично, столько слышал….

– От кого именно? – Карсон чуть приподнял бровь.

– От мистера Хьюстона, члена совета директоров.

– Хьюстон упоминал обо мне? – слова прозвучали сухо, без искры интереса.

Взгляд Карсона всё так же ускользал, не задерживаясь. Он уже искал глазами другого собеседника, готовый шагнуть прочь. В зале царила тяжёлая, густая как старое вино атмосфера. Воздух был пропитан терпким запахом алкоголя, тонкой пряностью табака и ещё чем-то едва уловимым – дорогим парфюмом, щедро распылённым поверх смокингов и вечерних платьев. Хрустальные бокалы звенели тонкими голосами, перекликаясь с гулом разговоров, и каждый звук сливался в вязкий поток, от которого кружилась голова.

Суреш Шарма, ловко скрывая неуверенность, выпрямился и с холодной вежливостью обратился к Оуэну Карсону:

– Не хотели бы вы вложиться в Theranos?

Карсон, высокий, сухощавый, с лицом, словно высеченным из камня, усмехнулся и покачал головой:

– Ха-ха, да куда нам… Эта компания уже слишком велика, чтобы мы могли туда влезть.

Стакан в руках Шармы слегка дрогнул. Он поднял голос, чтобы перекрыть не только музыку, но и собственное раздражение:

– Отнюдь! Через десяток лет все привычные диагностические приборы окажутся в музеях, а Theranos станет единственным игроком. Разве позволите себе упустить шанс?

Голос прозвучал напыщенно, даже дерзко, и только тогда взгляд Карсона, холодный и рассеянный, задержался на нём чуть дольше.

– Смелое заявление…, – протянул тот, приподняв бровь.

Вариантов не оставалось. Пришлось говорить резко, громко, с нажимом – иначе собеседник просто не услышал бы. Словно для того, чтобы обратить внимание белого хищника, азиатскому управленцу приходилось рычать вдвое громче, оправдывал индус своё поведение. А то, что он так того только отталкивал….

– Это не преувеличение, – продолжил Шарма, обжигая себя собственной ложью. – Наши системы уже используются в Афганистане.

Карсон слегка прищурился:

– Вот как?

Слова прозвучали уверенно, но внутри что-то болезненно кольнуло. Правда была в том, что разговоры о поставках велись, но до реальной практики дело ещё не дошло. И всё же рядом с ложью стояла тень истины.

– К тому же в совете директоров у нас генерал Уиттингтон. Вы, конечно, знаете его репутацию.

Имя старого военного прозвучало как тяжёлый медальон, брошенный на стол. Взгляд Карсона на миг оживился, но тут же поплыл куда-то за спину собеседника. Он выпрямился, улыбнулся дежурной улыбкой и, слегка склонив голову, произнёс:

– Прошу прощения. Вон там – человек, с которым просто необходимо переговорить.

Оуэн Карсон, словно охотник, заметивший добычу посочнее, плавно скользнул прочь.

И тогда взгляд Шармы упал на фигуру, от которой кровь в жилах на секунду застыла. Высокий мужчина, возвышавшийся над толпой, с прямыми. Внешность знакомая до боли.

Перед глазами стоял Сергей Платонов.

***

Гала-вечер разворачивался по расписанию, словно театральная пьеса в шести актах: коктейльный приём, изысканный ужин, за ним – ключевая речь, затем аукцион, живое выступление и напоследок прощальные слова.

Первая часть – шумный, пёстрый коктейль – существовала ради сети знакомств. Но важные фигуры не спешили туда приходить. На этом этапе связь имела вес лишь среди тех, кто был равен по положению. Для людей же с верхушки социальной пирамиды такие собрания выглядели скорее как сцена для подношений: они давали, но не получали.

Поэтому большинство значимых гостей предпочитало появляться позже – к ужину. Но промедлить самому значило упустить шанс,