Ложная девятка. Том седьмой - Аристарх Риддер

сочные, с ароматным бульоном внутри. Шашлык из баранины, который таял во рту. Хачапури с сыром, который тянулся длинными нитями. Лобио из красной фасоли, острое и пряное. И вино — местное, которое грело не хуже камина.

— За молодоженов! — поднял я бокал, когда принесли горячие блюда. — За Олега и Олю. Пусть будет вам счастье, здоровья вашему малышу!

— И за вас, — ответил Протасов, чокаясь со мной. — Вы ведь скоро тоже родителями станете. Практически одновременно.

— Страшно представить, — признался я, отпивая глоток вина. — Вроде недавно сам пацаном был, в дворовый футбол гонял, а теперь… отцом стану.

— А теперь взрослая жизнь, — закончила Катя, улыбаясь. — С ответственностью, заботами, бессонными ночами.

— Ничего, справимся, — добавила Оля, поглаживая свой живот. — Вместе все легче. Будем опытом делиться, советоваться.

— Мы-то точно справимся, — уверенно сказал Протасов. — У нас же футболисты-чемпионы мира в мужьях. Если на поле выигрывать можем, то и в жизни справимся.

— Это разные вещи, — возразил я. — На поле правила понятные. А с детьми…

— С детьми тоже разберемся, — твердо сказала Катя. — Миллионы людей справляются, и мы справимся.

После ужина мы долго сидели за столом, болтая о том о сем. Хозяин кафе, дедушка Арсен, рассказывал байки про Домбай и горы.

— Раньше, до войны, сюда только альпинисты добирались, — говорил он, попыхивая трубкой. — А после войны начали курорт строить. Сначала просто домики были, потом гостиницы, канатки. А в семьдесят седьмом эту вашу тарелку привезли. Удивительная вещь!

Возвращались мы по снегу, под звездным небом. Морозец крепчал, градусов до минус пятнадцати. Но в «Тарелке» было тепло и уютно. Камин работал, распространяя приятное тепло. Мы сидели в общей зоне, играли в карты, пили чай.

— Хорошо здесь, — сказала Оля, глядя в иллюминатор на звезды. — Тихо, спокойно. Никакой суеты.

— Вот поэтому я и предложила сюда приехать, — ответила Катя. — Надоело в городе. Здесь чувствуешь себя… свободной что ли.

Ночью было непривычно спать в такой тишине. Никаких городских звуков, никаких машин, никаких криков. Только ветер завывал снаружи, да снег иногда шуршал по стенам «Тарелки». Катя уснула почти сразу, свернувшись калачиком и прижавшись ко мне.

Я лежал и думал о том, как быстро меняется жизнь. Еще год назад я был холостяком, жил один в огромной квартире, думал только о футболе. А теперь — женат, скоро стану отцом, друзья тоже женятся и заводят детей. Взрослая жизнь, как сказала Катя.

Но страшно не было. Скорее любопытно. Что будет дальше? Каким отцом я стану? Мальчик или девочка? На кого будет похож ребенок?

Эти мысли убаюкивали меня, и я незаметно уснул под тихий шум ветра.

* * *

Следующие три дня мы посвятили горным лыжам. Точнее, я с Протасовым катались, а девушки гуляли по окрестностям, сидели на террасах кафе, дышали горным воздухом и наслаждались видами.

Утром, после завтрака, мы спустились к прокату лыж. Взяли по комплекту снаряжения — лыжи Fischer, ботинки Nordica, палки. Все качественное, импортное — для советских курортов это была редкость.

— Олег, давай только по простым трассам, — сказал я, пристегивая крепления. — Нам травмы сейчас совсем не нужны.

— Согласен, — кивнул Протасов, надевая шлем. — В феврале сборы начинаются, калекой приезжать нельзя. Бесслов убьет.

Я вспомнил Михаэля Шумахера. Великий гонщик, семикратный чемпион мира Формулы-1. В 2013 году, катаясь на горных лыжах во французских Альпах, он упал неудачно, ударился головой о камень. И все — конец карьере, конец нормальной жизни. Прикован к постели, практически в вегетативном состоянии. Чемпион мира превратился в инвалида за одну секунду.

Это в будущем, конечно. Сейчас, в январе 1987 года, Шумахер еще только начинает свою карьеру в картинге, ему восемнадцать лет. Но я-то помню его судьбу. И понимаю, насколько опасны горные лыжи. Один неудачный поворот, одна секунда невнимательности, один камень под снегом — и все, карьера закончена. Или даже жизнь.

Поэтому мы с Протасовым катались очень аккуратно. Выбирали только «зеленые» и простые «синие» трассы — для начинающих и среднего уровня. Никаких «красных» и тем более «черных». Никаких сложных спусков, никакого экстрима, никаких прыжков.

Для нас это была скорее прогулка на свежем воздухе с легкой физической нагрузкой, чем настоящий горнолыжный спорт. Скорость умеренная, повороты плавные, внимание максимальное.

— Неплохо катаешься, — признал Протасов после первого спуска, когда мы остановились на промежуточной станции канатки.

— Ага, стараюсь, — скромно ответил я.

— Красота какая, — Протасов смотрел на окружающие вершины, щурясь от яркого солнца. — Эльбрус вон виден. И Белалакая с ее полосой. И Софруджу.

— Красота — это точно, — согласился я. — Только осторожничать надо. Видишь, там лыжник упал? — я показал на склон, где кто-то кувыркался в снегу. — Одно неловкое движение — и привет, больница. А нам это надо?

— Не надо, — убежденно сказал Олег. — Нам надо в добром здравии вернуться к весне. Семьи, дети, футбол. Так что катаемся, как старики — медленно и со вкусом.

Мы смеялись, но на самом деле были серьезны. Каждый спуск проходил под тщательным контролем. Если видели впереди сложный участок — снижали скорость еще больше. Если видели других лыжников — объезжали подальше. Если чувствовали усталость — немедленно останавливались и отдыхали.

К обеду мы возвращались в «Поднебесье», где нас уже ждали жены. Они сидели на террасе, закутанные в пледы, пили горячий чай и любовались видами.

— Как покатались? — спрашивала Катя.

— Отлично, — отвечал я, целуя ее в щеку. — Никаких падений, никаких травм. Как и обещал.

— И что, весело было? — интересовалась Оля.

— Очень, — кивал Протасов. — Но главное — безопасно. Мы как два деда катались, не торопясь.

После обеда мы обычно все вместе гуляли по окрестностям. Тропинки были утоптанные, расчищенные от глубокого снега. Мы ходили к смотровым площадкам, фотографировались на фоне гор, дышали чистейшим воздухом.

Девушки тем временем действительно выглядели отдохнувшими и счастливыми. Беременность им шла — появился особый свет в глазах, какая-то особая женственность и красота. Щеки розовели от морозного воздуха, глаза блестели.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я Катю вечером, когда мы остались вдвоем в нашей части «Тарелки».

— Хорошо, — Катя прижалась ко мне, устроившись на нижней полке кровати. — Очень хорошо. Люблю тебя.

— Я тебя