СФСР - Алексей Небоходов

немедленным, цельным – как поступок, к которому шли всю жизнь. Всё произошло без суеты, без предварительных слов и движений – настолько естественно, как будто это уже было, только жило в памяти. Всё внутри них давно было готово. Её тело раскрылось с тихой уверенностью, его намерение стало точным действием, а сами они слились не внезапно, а как части, предназначенные друг другу с самого начала.

Полина застонала сразу. Низко, будто изнутри. Не звук – ток, проходящий насквозь. Пальцы скользнули по его спине. Ногти царапали с жаждой, будто требовали большего, будто выцарапывали из него каждое новое движение. В её голосе прорезалось: «Давай… давай… давай…» – как песня, в которой нет ни начала, ни конца, только ритм, ставший телом.

Он начал двигаться. Медленно, глубоко. Как будто шёл по тоннелю, вырезанному в темноте, и знал каждый поворот. Дыхание у обоих стало рваным, но не сбивчивым. Они дышали, как двое, идущие в гору: в одном ритме, в одном рёве крови.

Аркадий ощущал всё – её жар, её пульс, её напряжение. Оно не рассыпалось – становилось музыкой. С каждой волной движения – звук. С каждым звуком – стон. С каждым стоном – шаг вглубь.

Она шептала ему что—то, уже не слова. Мелодию. Или заклинание. То, что говорит только кожа. Он прижимался плотнее, сильнее, глубже. Не чтобы завладеть, а чтобы исчезнуть в ней. Стереть границы.

Тело Полины двигалось под ним, как будто само знало, чего хочет. Каждый отклик был точным. Никаких лишних жестов – только волна, только жар, только слияние. Она больше не дышала – она звучала.

Он чувствовал, как внутри него исчезает всё, что было. Оставалась только она. Только они. Без фона. Без причин. Без имён.

Губы скользили по её плечу. Потом по шее. Она выгнулась, как дуга, и звук её голоса разнесся по комнате, наполняя стены. Стыда не было. Только жизнь. Только восторг.

Ритм стал чуть быстрее. Тела говорили – не просили, не требовали. Просто знали, куда идти. В их движении была безмолвная договорённость: до конца. Без пауз. Без масок. Без фальши.

Полина шептала его имя – срываясь. Не как молитву, не как крик. Как слово, в которое вложено всё, что осталось внутри. Он слышал, и это было громче любых признаний.

Её ноги обвились вокруг его талии. Он сжал её ладони, вбив их в подушку. Они двигались, как дыхание ветра в поле. То затихая, то поднимаясь. То замедляясь, то снова ускоряясь. Волны на телах. Волны в венах.

Их стоны стали громче. Уже не по отдельности. Симфония. Его – глубокий. Её – пронзительный. Тот звук, когда тела совпадают. И больше нечего добавить.

Она закричала, но не громко – так, как кричит душа, у которой наконец забрали груз. Он прижался крепче, захлебнулся в ней, растворился.

Они замерли вместе.

Дыхание возвращалось медленно. Пульс ещё гремел в ушах. Она смотрела на потолок, но видела его. Он смотрел на неё, но чувствовал себя внутри неё – даже теперь, когда всё затихло.

Тепло между телами не исчезло. Оно осталось. Словно весь мир за окном исчез, но эта комната – центр нового мира, в котором всё можно начать с нуля.

Они лежали рядом. Тихо. Без слов. И в этой тишине было больше, чем в любой речи. Всё, что нужно, уже произошло. Всё, что было важно, теперь было между ними. Навсегда.

Глава 9

Аркадий проснулся резко, будто кто—то небрежно вырвал его из глубокого сна. Он распахнул глаза, вперившись в густую темноту и не сразу понял, что его потревожило. В комнате было тревожно тихо, но уже через мгновение тишину раскололи звуки с улицы: гул двигателей, звонкое хлопанье дверей и спокойные голоса, лишённые эмоций. Аркадий узнал эти звуки сразу и не ошибся в своих мрачных предположениях.

Рядом, тесно прижавшись, спала Полина. Дыхание её было неглубоким, прерывистым, словно даже во сне она ожидала чего—то плохого. Аркадий некоторое время молча смотрел на неё, пытаясь удержать хрупкое мгновение покоя, но улица уже ясно давала понять: спокойствие закончено.

Он осторожно встал, стараясь не потревожить Полину, и ощутил холод пола. Надевая одежду, Аркадий неуклюже возился с пуговицами, пальцы его дрожали, словно сопротивлялись неизбежному.

У окна он чуть раздвинул занавеску и посмотрел наружу. На улице было ещё темно, но уже вполне различимы чёрные служебные автомобили у подъезда. Люди в форме переговаривались тихо, сухо, с равнодушием и уверенностью, не оставляющей сомнений в их намерениях.

Сердце Аркадия болезненно ускорилось. Он почувствовал, как холод беспомощности медленно овладевает телом, сжимая лёгкие, лишая его возможности действовать. Внутри надломилось что—то важное: время менять судьбу безвозвратно ушло.

Из глубины квартиры донёсся взволнованный голос Елены Дмитриевны. Он был тихим, нервным, срывался на словах, будто она старалась успеть предупредить дочь о неизбежном.

Полина проснулась мгновенно, села. Лицо её побледнело, губы задрожали. Во взгляде девушки были отчаяние и немой вопрос. Она ничего не спрашивала вслух, но её глаза говорили больше, чем любые слова.

Аркадий сел рядом, взял её руку в ладони. Пальцы Полины были холодными, мелко дрожали, словно боролись с внутренним ознобом. Она молча смотрела на него с отчаянной надеждой, хотя оба понимали: всё уже вышло из—под контроля.

Политик мучительно осознавал собственную беспомощность. Он сам был частью этой системы, служил ей верой и правдой, а теперь она явилась к нему домой, чтобы забрать единственное важное в его жизни. Это знание причиняло боль, словно он сам себя предал.

Они сидели в темноте, молча сжимая друг другу руки. Голос Елены Дмитриевны за дверью стал громче, тревожнее, звучал отчётливее, будто женщина просила помощи, понимая, что её ждать уже неоткуда.

Полина вздрогнула, голос матери окончательно вернул её к реальности. Она тихо позвала Аркадия, не найдя слов продолжить. Её пальцы сжались сильнее, цепляясь за него как за единственную опору в рушащемся мире.

Аркадий понимал, что должен хоть что—то сказать, хоть как—то утешить её, подарить хотя бы призрачную надежду, даже если сам уже давно в неё не верил.

Он посмотрел ей прямо в глаза и почти шёпотом произнёс с максимальной уверенностью:

– Я буду рядом, что бы ни случилось.

Уверенный стук в дверь прозвучал так резко, что вздрогнул сам дом. Аркадий и Полина одновременно замерли, её рука в его ладони непроизвольно дёрнулась. Глаза девушки широко раскрылись, дыхание застыло в груди, будто малейший звук мог ускорить беду.

Повисшая после стука тишина стала плотной и осязаемой. Исчезли