СФСР - Алексей Небоходов

– Заткнуться, – произнёс он резко и чётко. – Или арест. Немедленно.

Правая рука сотрудника едва заметно легла на кобуру – жест без угрозы, но и без сомнений. Один шаг – и всё пойдёт иначе.

Аркадий замер. Слова, рвавшиеся наружу, осели в горле. Их больше никто не услышал бы. Не в этом доме, где стены слышат, но молчат. Не в это время, где тишина заменила совесть. Не среди этих людей, которые выбрали не вмешиваться.

Чёрная машина стояла у подъезда спокойно, точно служебный транспорт. Матовая поверхность не отражала свет, окна были затемнены. Автомобиль не привлекал внимания, но именно своей нейтральностью и выделялся: полное отсутствие индивидуальности, стандартная форма стандартной процедуры.

Полину подвели к задней дверце быстро и без лишних движений. Она шла покорно, будто наблюдала за собой со стороны, не относясь к происходящему всерьёз. Глаза девушки смотрели прямо, ничего не видя, словно сознание уже отказалось воспринимать реальность.

Сотрудник открыл дверцу и аккуратно подтолкнул Полину внутрь – без жестокости, механически, привычно. Садясь, она слегка согнулась, плечи подались вперёд, голова опустилась вниз, будто её вталкивали не просто в машину, а в пространство, где уже не будет возможности вдохнуть полной грудью и выпрямиться.

Перед тем как исчезнуть внутри, Полина резко обернулась, вспомнив о последней возможности увидеть того, кто значил больше всех. Её взгляд нашёл Аркадия, замершего в полумраке подъезда. На секунду в глазах мелькнуло отчаяние и немой вопрос, на который никто уже не ответит. Слёзы давно исчерпались, но вся её поза говорила о том, что внутри ещё осталось живое сопротивление.

Дверь захлопнулась тяжело и глухо, окончательно отрезав её от мира, оставляя только пустоту и неопределённость. Этот звук отозвался в сознании Аркадия, напомнив хлопок крышки гроба – бесповоротный и безжалостный.

Именно в этот момент он сорвался с места, забыв обо всём, что секунду назад его останавливало. Сознание прояснилось, сердце билось гулко, болезненно, гоня вперёд тело, которое уже не могло остановиться. Он пронёсся по лестнице, едва не сбивая соседей, которые поспешно расступались, отводя взгляды и опуская головы. Дверь подъезда распахнулась с громким лязгом и застыла открытой – как рот, не издавший звука.

Аркадий выскочил на улицу, споткнулся о бордюр, удержался на ногах и замер на мгновение, не зная, куда двигаться дальше. Машина уже тронулась – медленно и спокойно, словно именно эта невозмутимость была её главным оружием. Он бросился вперёд, отчаянно ускоряясь и вытягивая руки, будто надеясь ухватиться за воздух, остановить её одним лишь желанием.

– Подождите! Стойте! – его хриплый, болезненный крик исчез в холодной ночи, не получив ответа.

Автомобиль не остановился и даже не замедлился. Он продолжал движение, равнодушный и неумолимый. Аркадий ускорялся, мышцы горели от напряжения, но расстояние лишь увеличивалось, будто машина была не реальным объектом, а кошмаром, который невозможно догнать.

На повороте из—за угла появились ещё два автомобиля – такие же чёрные и безликие, словно специально предназначенные для людей без имени и прошлого. Они встроились в колонну и удалялись, пока их огни не превратились в тонкую красную линию, постепенно угасшую в ночной темноте.

Аркадий остановился посреди пустой улицы, беспомощно глядя вслед. Его дыхание было сбивчивым, сердце билось так громко, словно звук должен был разбудить весь город. Но город не проснулся. Никто не вышел, не выглянул из окон, не спросил, что случилось.

Улица оставалась пустой, свет фонарей ровно и равнодушно лежал на асфальте. Всё было на месте: фасады, окна, скамейки, но ничего не реагировало. Пространство не вступало в контакт, оно просто существовало.

Аркадий пошёл вперёд без цели, скорее по инерции, лишь бы не стоять на месте. Всё, что могло случиться, уже произошло. Всё сказано и сделано. Осталось лишь наблюдать.

Он взглянул на дома – те же фасады, те же окна, всё на своих местах. Но воспринималось теперь иначе: будто он смотрел на макет, где ничего не изменится, кто бы ни ушёл. Город жил по инерции, не вовлекаясь. Аркадий поднял голову. Над ним ровно лежало серое небо – без деталей и признаков жизни. Он не искал смысла, просто смотрел, не ожидая объяснений.

К дому Андреевых он возвращался медленно, словно сопровождал себя. Асфальт был влажным и мягким, воздух стал плотнее – будто город за это короткое время что—то понял и смотрел на него иначе. Каждый шаг удлинялся, словно пространство сопротивлялось возвращению.

Он остановился перед подъездом, не сразу решившись нажать кнопку домофона. Серое железо казалось чужим, как табличка на двери учреждения, куда не идут добровольно. Он нажал коротко и без ожидания. Замок открылся сразу – словно всё происходящее было логичным продолжением предыдущего.

Дверь открылась с лёгким скрипом, и Аркадий вошёл. Лестница казалась круче, чем днём, ступени растягивались, а тишина стала такой плотной, что звуки больше не проникали внутрь. Он поднимался не спеша, без напряжения, но и без пауз – как если бы знал заранее, что должен прийти именно сюда, в этом состоянии. В подъезде было тихо – полная тишина, будто дом временно отключили от жизни.

Аркадий подошёл к нужной двери и нажал звонок коротко, не задерживая пальца. За дверью сразу послышались шаги, а спустя секунду звук открываемого замка – без колебаний, словно там уже знали, кто пришёл.

Дверь открыл Иван Васильевич. Он выглядел так же, как несколько часов назад – будто внутри всё обрушилось, но ни один камень не сдвинулся с места. Стоял прямо, держался спокойно, и от этого тяжесть чувствовалась отчётливее. Молча отступил, пропуская Аркадия. Тот кивнул в ответ и вошёл.

Коридор теперь пах горьким чаем, пылью и чем—то домашним, почти забытым. Половицы под ногами скрипели тише, словно даже дерево не хотело мешать.

В гостиной горел только угловой светильник, от чего тени стали длиннее. На столе стояла чашка, рядом лежала ложка и хлеб, нарезанный наискось, с подсохшим краем. Всё выглядело нетронутым, словно больше никто не собирался это трогать. Елена Дмитриевна сидела за столом почти неподвижно, уткнувшись лбом в носовой платок. Плечи её непрерывно дрожали – не от рыданий, а от внутреннего усилия держаться, когда уже не за что ухватиться.

Аркадий не сел сразу. Он стоял, рассматривая не сцену, не трагедию – а пустоту, в которой всё казалось прежним: мебель, посуда, запах. Всё, кроме одного. Полины не было, и именно её отсутствие теперь заполняло комнату. Тишина стала формой, не требующей пояснений.

Иван Васильевич прошёл к жене и сел рядом, не