Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

операционным полем, Максим, а не красота шрама, — ответил я, не отрываясь от работы и раздвигая ткани. — Когда имеешь дело с бомбой, нужно обеспечить себе пространство для маневра, а не пытаться обезвредить ее через замочную скважину. Запомни: хороший хирург — это в первую очередь безопасный хирург. Эстетика — на втором месте.

Картина в животе оказалась хуже, чем на КТ.

Мукоцеле — блестящее, белесое, размером с хороший детский кулак — было плотно, намертво спаяно с окружающими тканями. Слепая кишка, конечный отдел подвздошной кишки, даже прядь большого сальника — все это слиплось в единый, воспаленный, неподвижный конгломерат.

Это был не просто воздушный шарик. Это была мина, вмурованная в бетон.

— Ого! — присвистнул Фырк, который, разумеется, уже нырнул внутрь и теперь парил над операционным полем. — Тут такая каша! Как будто кто-то все суперклеем залил! Борисова точно что-то пропустила.

Конечно, пропустила.

Она видела на УЗИ «умеренные диффузные изменения» и списала все на синдром раздраженного кишечника. Не захотела возиться. А процесс тем временем шел, хроническое воспаление делало свое дело, превращая брюшную полость в клубок рубцовой ткани.

— Зажимы, — коротко бросил я.

Нужно было начинать острую диссекцию. Микрохирургические ножницы с изогнутыми концами, скальпель с тончайшим лезвием номер пятнадцать. Никаких грубых движений, никакого тупого разделения. Только точный, выверенный разрез. Миллиметр за миллиметром я начал разделять спайки, отделяя мукоцеле от здоровых тканей.

— Фролов, крючок Фарабефа левее, создай мне экспозицию. Величко, держи петлю кишки ровнее, без натяжения.

Я чувствовал, как дрожат их руки.

Не видел, но чувствовал по тому, как подрагивают инструменты, как меняется натяжение тканей. Понятно — первый раз на такой сложной операции. Страх парализует, заставляет мышцы деревенеть. Если сейчас на них наорать, станет только хуже.

— Дышите, — сказал я спокойно, не повышая голоса, не отрывая взгляда от операционного поля. — Вы — мои глаза и руки. От вашей работы сейчас зависит половина успеха. Полная концентрация.

Я не врал. Без адекватной ассистенции, без хорошего обзора, даже самый гениальный хирург будет работать вслепую. Они должны были почувствовать свою ответственность, свою важность.

Это сработало. Дрожь постепенно прошла. Они начали работать синхронно, предугадывая мои движения, создавая идеальное, сухое и хорошо видимое операционное поле.

— Осторожнее! — вдруг раздался в голове тревожный голос Фырка. — Слева, у самого основания! Там, где оно припаяно к куполу слепой кишки! Стенка истончилась, она тонкая как папиросная бумага! Еще чуть-чуть надавишь — и прорвется!

Я немедленно изменил направление диссекции, прекратив тянуть за этот участок.

Начал обходить опасную зону с другой, более безопасной стороны, постепенно освобождая «бомбу» по периметру. Еще двадцать минут кропотливой, ювелирной работы под аккомпанемент мерного писка кардиомонитора.

Осталась последняя спайка.

Самая толстая, самая плотная, у самого основания червеобразного отростка. И, черт возьми, прямо рядом с ней, пульсируя в такт сердцу, проходила артерия, питающая всю слепую кишку. Повредить ее — значит обречь пациента на обширную резекцию кишечника.

Не смертельно, но крайне неприятно.

Вот она, финальная проверка. Самый сложный этап всегда оставляют напоследок. Как в компьютерной игре — битва с главным боссом.

— Осторожно, Илья, — голос Шаповалова, который до этого молча наблюдал, прозвучал тихо, но напряженно. — Там артерия.

— Вижу.

Я запросил самый тонкий, самый деликатный зажим. «Москит» изогнутый. В операционной воцарилась абсолютная тишина. Слышно было только мерное, гипнотизирующее попискивание кардиомонитора и тихое шипение аспиратора. Величко и Фролов, кажется, вообще перестали дышать.

Одно движение. Точное, выверенное. Кончики микрохирургических ножниц скользнули между стенкой мукоцеле и пульсирующей артерией, разрезая последнюю плотную спайку. Мукоцеле освободилось, став полностью мобильным.

— Мешок для препарата! — скомандовал я.

Прямо в брюшной полости, не поднимая опасный шарик наверх, я осторожно поместил его в специальный стерильный пластиковый мешок, туго завязал горловину и только потом извлек наружу. Никакого риска контаминации, даже если бы стенка лопнула в момент извлечения.

В операционной раздался коллективный, слитный выдох облегчения.

— Вот так, господа, обезвреживают бомбы, — сказал я, снимая окровавленные перчатки и бросая их в лоток. Я посмотрел на бледные, но счастливые лица Фролова и Величко. — Запомните этот день. Сегодня вы не просто ассистировали. Сегодня вы спасли человеку жизнь.

Фролов и Величко смотрели на меня с благоговением, словно я только что не аппендикс удалил, а воскресил мертвого. Страх в их глазах сменился озарением — они увидели, какой может и должна быть настоящая хирургия. В этом было что-то глубоко правильное.

Шаповалов с силой стянул перчатки и бросил их в контейнер.

— Слышали, хомяки? — рявкнул он на застывших ординаторов. — Вот это называется хирургия! А не то ковыряние, которым вы занимаетесь. Чтобы к завтрашнему утру у меня на столе лежало два реферата по мукоцеле аппендикса! И чтобы от зубов отскакивало!

Он повернулся ко мне, и его взгляд смягчился.

— Хорошая работа, Илья Григорьевич. Очень хорошая.

Это было признание. Простое, прямое, без всякой иронии. И оттого — еще более ценное.

— На срочную гистологию, — передал я мешок с препаратом медсестре. — Хочу знать, с чем именно мы имели дело.

Выйдя из больницы, я медленно шел домой по остывающим улицам. День выдался не просто тяжелым — он был рваным, изматывающим. Но усталость была не главной проблемой.

Главной проблемой был хаос. Я ненавижу хаос. В операционной все подчинено строгой логике. А здесь… здесь логики не было.

— Эй, двуногий, ты чего такой мрачный? — Фырк материализовался на моем плече. — Операция же прошла отлично! Твои хомяки чуть не плакали от восторга!

— Операция — это просто, — мысленно ответил я. — Там есть правила. Разрезал, удалил, зашил. Все логично. А здесь правил нет. Или я их пока не вижу.

Нужно было отбросить эмоции и применить единственный работающий метод. Дифференциальный диагноз. Разложить действия противника на симптомы и найти первопричину.

— Так, давай по порядку, — начал я мысленный анализ. — Симптом номер один: Волков и Сычев. Скомпрометированы, пойманы. Итог: не убиты, а стерты. Превращены в бесполезных для следствия овощей. Метод — тихий, не привлекающий внимания, замаскированный под деменцию. Симптом номер два: Борисова. Поймана, стала прямой угрозой, способной дать показания. Итог: быстрая и окончательная ликвидация, замаскированная под суицид. Метод — грубый, но эффективный, рассчитанный на то, что никто не будет копать глубже.

— Логика есть? — подхватил мою мысль Фырк. — Очень даже есть! Он действует как хирург, удаляющий метастазы. Разными методами, в зависимости от