Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Последние три шага до разорванной черты колдун пропахал на коленях. Он видел, что крайняя тень уже взмыла над сугробом, но успел рассечь воздух клинком. Взвились голубые искры. Зверь отпрянул. Тамир процарапал ножом следы беглецов, замыкая нарушенную черту. Ещё мгновение – и разорвали бы всех к Встрешнику. А в следующий миг его оглушили тяжёлой оплеухой, схватили за шкирку и поволокли в сторону.

– Ты чего? – с трудом проговорил обережник в лицо Храну. – Сдурел?

Но тот отшвырнул его и шагнул навстречу волкам.

Подбежала Лесана, помогла подняться на ноги.

– Видать, решил, что ты на зов откликнулся.

– Я черту затворил… – тихо сказал Тамир, потирая ушибленную скулу. – А ну стой! Сам справится.

Он удержал девушку, готовую отправиться следом за ратоборцем.

Лесана бессильно смотрела, как меч, рассыпающий голубые искры, перерубает хребет метнувшемуся навстречу смерти матёрому волку. Как же тяжко наблюдать со стороны чужой бой и не иметь возможности помочь, подставить плечо!

Девушка огляделась. Увидела в полумраке пустые сани, в которых больше не жались друг к дружке трое татей, увидела всклокоченных, перепуганных сопутчиков, повылазивших на волчий вой и вопль Тамира. Люди стояли, сгрудившись, испуганно озирались и сжимали в кулаках деревянные обереги, допрежь болтавшиеся на теле, словно без всякой нужды.

А ночь выла, рычала, хрипела, скулила. Ночь давила темнотой и блеском хищных глаз. Ночь подступала, пугала. Лесана уже хотела крикнуть ратоборцу, чтоб возвращался, но тот, словно поняв её без слов, заступил обратно и спешно затворил черту.

– Я заснул, что ли? – Хран выглядел таким растерянным, словно задремал дома на полатях, а очнулся среди ратного поля по колено в крови и с обагрённым мечом в руках. – Что приключилось-то?

Лесана стояла и смотрела на воя. Сон-трава… Но ведь не скажешь при всём честном народе. Откуда бы бабе простой, не знахарке, знать о травах?

– Эти… трое… – растерянно сказал застывший возле пустых саней Смир. – Дёру дали. Прямиком к волкам.

Хран широкими шагами подошёл к костру, возле которого валялись в снегу срезанные верёвки. Тут же темнели пятна крови. Видать, покуда пеньку точили, поранились. Ратоборец сел у камелька, пытаясь сообразить, что произошло.

– Уж не одурманили ли они тебя, господине? – робко предположила Лесана и брякнула в надежде навести обережника на верную мысль: – Может, съел чего?

Тот мрачно покачал головой.

– Я их к костру пустил. Погреться. Видать, они в огонь сон-травы бросили. Помню всё… Смутно…

Лесане сделалось его жалко. Хран много вёсен водил обозы, но с такими отчаянными лихоимцами столкнулся, видать, впервые.

Да и кто мог подумать, что они, надеясь избежать виселицы, рванут прочь в предрассветном мраке?

– Тамир, идём спать. – Лесана повернулась к «мужу», но тот куда-то исчез.

Может, к саням ушёл? Там же Лют привязанный!

И она кинулась со всех ног туда, где оставила оборотня.

Тамира в санях не оказалось. Лишь корчился, сбив под собой одеяла и войлоки, пленник. Зарывался лицом в мятую солому, стонал.

– Тихо, тихо, тихо… – Лесана обхватила его за плечи и прижала к себе.

Лют вцепился в неё, как дитё в мамку. Уткнулся лицом в шею, а по телу проходили волны крупной дрожи. Девушка осторожно отодвинула его, пошарила на поясе, отыскивая нож, и торопливо надрезала палец. Оборотень припал губами к кровоточащей ранке и окаменел. Перестал дрожать. Застыл, будто заживо замёрз.

Обережница отняла руку от его лица.

– Всё?

Пленник кивнул и вытянулся поверх смятых одеял. Сказал хрипло:

– Шлейку до рассвета не отвязывай.

– Не буду.

Лесана вновь выбралась из саней и огляделась. Тамира нигде не было. Девушка испугалась. Куда он делся? Хорошо ещё, что его отсутствия среди общей суматохи никто не заметил. Встревоженно озираясь, она пошла повдоль обережного круга, надеясь увидеть колдуна в бледном сумраке. К счастью, отыскался Тамир довольно скоро. Он стоял в трёх шагах за чертой и незряче смотрел в лес. Лишь губы беззвучно шевелились.

– Тамир? – тихо позвала Лесана. – Тамир, ты что тут?

Волков окрест больше не было. Только туши двух зарубленных Храном зверей валялись поодаль.

– Тамир?

Когда он обернулся, Лесана испуганно сделала шаг назад. На неё без узнавания глядели чужие незнакомые очи.

– Тамир? – зачем-то сызнова позвала она.

Он моргнул и ответил:

– Мерещится мне… всякое… Тех я тишком упокоил. – Наузник кивнул в сторону голых кустов, где в багровом месиве снега лежали изодранные тела беглецов. – Недалече ушли. – Заметив насторожённый взгляд Лесаны, он удивлённо спросил: – Чего? Чего глядишь так?

Она покачала головой и пошла к костру.

Занимался рассвет.

Вряд ли нынче кто-то попросит за́утрок. Люди напуганы страшным завершением последней ночи странствования, да и близость мёртвых волков не добавит им желания поесть. Значит, в путь тронутся натощак, чтоб быстрее оказаться под защитой старградских стен.

Глава 24

Белая равнина тянулась пологими холмами вдаль.

Двое обережников отвязали лыжи и воткнули их в снег. Вдалеке за их спинами щетинилась макушками елей кромка леса.

– Думаешь, придут? – спросил Озбра, вытаптывая небольшой пятачок в сугробе, чтоб устроить кострище.

– Скоро узнаем, – ответил Клесх, оглядываясь.

За тощими ветками голого прутняка луга просматривались на несколько перестрелов. Но покамест никого там было не видать. Лишь подрагивали на ветру метёлки засохшей прошлогодней травы.

Вороний ручей, узкий и стремительный, извивался в снегу чёрной лентой, убегал к Серой речке, которая тянулась в версте к северу. И над всем этим плыли низкие желтоватые облака.

– Хуже нет ждать и догонять, – сказал Озбра.

Клесх молчаливо согласился.

Впрочем, ждать пришлось недолго: оборота полтора всего. За это время успели развести костёр и поставить на огонь похлёбку.

Издали двое мужчин, шедших на лыжах по занесённому снегом лугу, показались главе Цитадели смутно знакомыми. Будто уже видел их прежде. Была ему известна и эта скупость движений, и угрюмая собранность, и хладнокровное спокойствие. Однако, когда путники приблизились, ратоборец вполне ожидаемо увидел хмурых, незнакомых ему мужиков. А потом разглядел в их глазах усталость. Глухую усталость, которую многие путают с равнодушием.

– Мира в пути, – по привычке сказал Клесх приблизившимся чужинам.

Те эхом отозвались:

– Мира…

Несколько мгновений все четверо рассматривали друг друга. С подозрением, недоверием, любопытством. Одни ожидали увидеть жестоких убийц, другие – злобную нежить. Но и первые, и вторые видели перед собой людей. Обычных людей, уставших жить под гнётом опасности и страха, измотанных и обуреваемых сомнениями. Людей, до оторопи похожих промеж собой и лишь нынче заметивших это диковинное, необъяснимое сходство. Ибо стояли друг напротив друга осенённые, си́речь[14] защитники. И каждый