Арагонская Ост-Индская Компания - Дмитрий Викторович Распопов

Так что я успел встретиться с отцом Стефаном, который сказал, что передаёт дела в Неаполе и вскоре присоединится ко мне в Аликанте, поскольку ему очень понравилось моё предложение возглавить школу инквизиторов, а ещё больше жалование, которое я ему за это давал. Договорившись с ним, встретится следующий раз в Аликанте, я остался крайне доволен этой встречей, поскольку это было и правда хорошим приобретением для своих дальнейших целей.

Ещё одна важная встреча была у меня с Иосифом Колоном, который занимался в Неаполитанском королевстве развёртыванием ломбардов и адаптацией местных банков к требованиям банка Медичи, поскольку они тоже захотели ассоциации с нами. Как заверил меня иудей, всё шло в этой части хорошо, даже слишком.

Король не стал отговариваться от бумаг, подписанных прошлым архиепископом, а также отцом, так что иудей развернул активную компанию по открытию нашего бизнеса с привлечением местных иудейских общин. Так что мне оставалось только его похвалить и заверить, что готов поддерживать его активность любыми методами. Он же сказал, что если моя помощь понадобится, он обязательно ко мне обратится, но пока всё идет очень хорошо, и он справляется со всем сам, набирая себе больше людей, присматриваясь к ним и проверяя в работе, поскольку не планировал здесь оставаться, когда закончит формирование бизнеса, а отправиться дальше во Флоренцию, как и было с ним ранее обговорено. Мне оставалось только поблагодарить его и проститься, поскольку он был в частых разъездах, даже в нынешнее неспокойное время.

Кроме того, что бизнес здесь успешно развивался, меня радовало ещё и то, что явно под действием монеты, рана и правда затягивалась ускоренными темпами, так что я даже начинал думать, а не поспешил ли я с решением передать её архиепископу, или же лучше оставить её у себя, как внезапно стало не до этого. Пришли неприятные новости из Арагона и Кастилии, причём было непонятно, откуда хуже.

Король Хуан всё же решился на арест своего сына Карла Вианского, из-за его интриг с наследованием Арагонского трона и заигрыванием, в связи с этим как с французами, так и с королём Энрике, который пообещал ему руку моей Изабеллы. Разумеется, арест короля Наварры, тут же вызвал гражданскую войну, поскольку в Наварре Карл был давно объявлен государем, но также это событие вызвало восстание и в Каталонии, где короля Хуана не сильно любили, зато уважали его сына, так что против Его высочества Хуана подняли знамёна все наваррские и барселонские гранды. В общем всё произошло, как и в той истории, что была известна мне, с точностью до дат.

Так что король Хуан экстренно искал сейчас себе союзников, написав в том числе и мне, что было бы просто чудесно, если бы я вернулся в Арагон вместе со своими наёмниками. Тут я даже порадовался, что был ранен и отправил королю письмо с сожалением, что только тяжёлая рана сдерживает меня от исполнения своего долга вассала, но взамен себя, я отправил ему десять тысяч флоринов, которыми он может распорядиться по своему усмотрению. Умаслив таким образом короля, я стал вспоминать почту из Кастилии, где тоже было не всё в порядке.

Оказалось, годом ранее мои родственнички нагадили королю Энрике и его ближайшему фавориту Хуану Пачеко, поскольку коварнейшим образом обыграли их в борьбе за наследство покойного Альваро де Луна. Они нашли ключики к его вдове, вступившей в союз с Мендоса и в обход слежки и при её полной поддержке, мой старший брат Иньиго Лопес де Мендоса, тайно женился на Марии де Луна-и-Пиментель, единственной дочери Альваро де Луна. Таким образом их будущие дети теперь становились прямыми наследниками гигантских земель и богатств, которое накопил бывший фаворит сначала при дворе Хуана II Кастильского, а затем и самого Энрике IV, пока его не сменили и затем не умертвили Изабелла Португальская, мать Изабеллы и наш дорогой Хуан Пачеко.

Не смирившись с поражением, маркиз де Вильена в ответ на это собрал Лигу дворян и объявил Бургоский манифест, заставив бездетного короля признать своего брата Альфонсо принцем Астурийским, а следовательно, и наследником Кастилии. После чего обвинил в заговоре против короля семью Мендоса, а поскольку земли, на которых они жили принадлежали короне, заставил их всех покинуть свой дворец в Гвадалахаре и укрыться в Хите. Оттуда мне и писала сейчас моя матушка, взывая о помощи и называя меня «моим дорогим сыном».

У меня сначала было дикое желание отправить ей письмо с десятью флоринами и подписью, что это всё, чем я могу им помочь, но тень памяти дедушки, появившаяся перед глазами не дала мне этого сделать, так что скрипнув зубами, я против своей воли написал письмо, полное сыновьей любви и заботы о родителях, а также тем, как я по всем им скучаю. Сославшись на рану и приложив к письму вексель на пять тысяч дукатов, я побыстрее постарался запечатать его и отправить, поскольку если бы не память о дедушке, я бы не гросса им ни дал от себя лично.

Так что везде царило сейчас веселье, что в Неаполе, что в Арагоне, что в Кастилии. Кровь лилась реками, а это значило, что мне можно было спокойно поплавать вдоль Магрибского побережья, чтобы потренировать рыцарей и подготовить их к следующему году. Поскольку сейчас никому до меня, кроме Миланского герцога, который не успокаивался и продолжал посылать разорять на мои земли наёмников, до меня дела не было.

Возможно правильнее было бы отправиться на разборки в Аликанте самому, но я получал письма от Паулы о том, что у неё всё под контролем, с наёмниками она разбирается, хоть и медленно, но благодаря помощи рыцарей ордена Монтесы и своего будущего мужа, это дело шло всё успешнее. Больше всего меня беспокоило молчание трёх баронов и Сергио, так что определённо, если куда и следовало обратить свой взор, так это на Балеарские острова, которые были мне по пути, с ситуацией же в графстве пока всё было явно более или менее.

Приняв решение, я уведомил всех о своём отъезде и несмотря на нежелание маркиза де Орена отпускать меня с заживающей раной, я отбыл на «Изабеллу», когда всё было готово для плавания. Я опять отходил в суровое зимнее море, но как будто у меня не было других вариантов, слишком всё было неопределённо и грозило неприятностями моей собственности.

* * *

20 января 1461 A .