Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый

Передо мной стоял… ну точно не наш. Лоснящийся парик, одежда, столь безразмерная, что рубаха представляла скорее балахон, пиджак… или что это вообще… грязный, в копоти. А еще эти манерные жесты — как с исторической реконструкции. Но голос был нормальный. Русский. Даже сочувствующий.

— Мы сдались? Где Семён? Что за фарс вообще?

— Александр Лукич, почто мне знать, где Семён? Да и нет серед офицеров на фрегате такого. Вы давайте, поднимайтесь, недосуг мне с вами возиться! — отозвался мой собеседник. — Нынче такое творится…

— Мы сдались? — спросил я.

Этот вопрос меня, действительно, волновал.

— Сдаемси. Стыдоба-то какая! — отвечали мне, чем еще больше добавили сумбура в кипящие мысли.

— Э, мужик… ты кто вообще?

Зрение постепенно возвращалось, будто пелена слетала, так что я более отчетливо рассмотрел мужика. И… он даже на реконструктора не похож, слишком какой-то… реалистичный, что ли.

— Мужик? Вы словно не в себе… Лаптев я, Харитон Прокофьевич. Всё, будет вам. Недосуг беседы вести. Приходите в себя и скажите своё слово, — буркнул он и метнулся прочь, будто его реально что-то ждало [Будущий исследователь Русского Севера действительно был на том корабле и при тех событиях, о которых пойдет речь].

Он ушёл, а я остался.

Один. С верёвками, с париком и с подозрением, что я больше не в своём веке.

Постепенно туман в моих глазах развеивался, и я силился получше разглядеть, что вокруг происходит. Но быстро понял, что внимание нужно обратить не на это. Бог с ним, с мужиком в парике. Голос не мой, тело не моё! Палуба, если я вообще на корабле, тоже иная! Впрочем, слышен и шум моря, и качает так здорово, будто ветер сильно поднялся. Но так не может быть!

«Проживи ещё одну жизнь!» — вспомнил я слова, что сказала мне во сне Надя.

А еще этот парик… Я поднял руку и опустил пятерню себе на макушку. Вот те на! На мне он тоже есть. И голова чешется, аж жуть. Я быстренько скинул парик и стал расчесывать свою голову. Свою ли? Жирные длинные волосы, но густые, как у меня в молодости. Потом зачесалась и спина… Этим занятием можно было заниматься бесконечно. Но лучше встать и рассмотреть, что происходит и где я.

Корабль. Парусник. Впереди, на палубе, столпилось не меньше восьмидесяти человек. Кто-то галдел меж собой, иные стояли понуро. И что интересно — все ряженые, какие-то в большинстве маленькие, щуплые. Были среди них и мужики, тьфу… в лосинах. Да что это за наряды? И корабль…

Я не хотел принимать действительность, разум отвергал напрашивающиеся выводы.

— От капитана поступил приказ сдаться, — услышал я немецкую речь.

Прямо сработала какая-то психологическая закладка. Немецкий язык, слово «сдаться». Хотелось в свойственной мне манере выкрикнуть «Русские не сдаются!», «Фашистская тварь!», но вспомнились угрозы эстонцев нашему сухогрузу. Наши же с эстонскими погранцами дерутся! Я стал крутить головой по сторонам… замер. Как всё быстро получилось! Ведь я буквально подскочил сюда, да и теперь за пару секунд всё оглядел и всю обстановку оценил. О такой своей резвости последние лет сорок, не меньше, я только вспоминал с ностальгией.

— Русские не сдаются! — все же вырвалось у меня.

Даже если это и реконструкция, то неправильная, нужно переработать сценарий, ибо если и был позор, когда русские сдавались, то это не те эпизоды, которые нужно проигрывать и ставить для выступлений — их нужно осуждать. На них нужно учиться, чтобы не повторилось впредь. Мы же русские… Мы не можем, как на Западе, героизировать побег. У англо-французов это гладко вышло у Дюнкерка во Второй мировой войне. Они драпали от немцев, а после это подвигом объявили.

— Ёшкин кот! Это я что, на вечеринку этих, которые в России запрещены, а в Европе поощрены, попал? — вслух сказал я, когда передо мной всё чаще стали мелькать мужики в лосинах.

Реконструкторы! Под восемнадцатый век играют!

— Господин унтер-лейтенант, с вами всё в порядке? — поинтересовался у меня один из реконструкторов. — Не гневайтесь, но нынче не до вас. Живы, и на том хвала Господу. Мы давеча…

— Происходит что? — перебил я.

— Капитан наш, хранцуз, грамоту прислал, дабы мы сдавались. Вот и ихний офицер пожаловали. А другой хранцуз, товарка капитана, також призывает сдаваться. Стыд какой!

— Никаких сдач не будет! — решительно сказал я, хотя ещё не знал пока ни своего статуса, ни возможностей.

Но я точно знал одно: при моей жизни сдач не будет. Русские не сдаются!

— Братцы! Да как же мы честью-то своей поступимся? Как же оскверним память благодетеля Петра Великого, — выкрикивал мужик, назвавшийся Харитоном — его я первым увидел, как очнулся.

Как его? Лаптев! Словно как русский мореплаватель, один из братьев, в честь которых и море назвали. И об этом я успел подумать, а вот все остальное… В моей голове мысли кучковались и распадались, словно после ядерного апокалипсиса химические элементы.

Я силился собрать все увиденное воедино и выдать версии, но к таким немыслимым выводам я пришел, что и озвучивать нелепо.

— Ви подчиниться! Письмо ваш капитан, что ви снять фляг, — услышал я слова с явным французским акцентом.

— Это кто здесь сдаваться собрался, морда ты фашистская! — выкрикнул я.

Не знаю, реконструкторы ли это, и куда подевались эстонские пограничники с русскими моряками, которые между собой дрались, когда я потерял сознание. Но сдаваться никто не будет! Не в этой жизни, которая… Черт, опять эти мысли…

— Не надь крика. Все понять и приказ справить, — было мне ответом.

— Сдаваться не позволю! Вы что тут учинили? Русские не сдаются! — напирал я.

Чувствовал себя так, что лететь хотелось, казалось, что вот сейчас оттолкнусь от деревянной палубы корабля и взлечу. Какая же разница была между тем мной, стариком, и сейчас… Убывало-то день за днём, и теперь я не мог поверить — неужели человек бывает вот так полон сил? И я когда-то был, и теперь снова силён! Ничего не болело, а легкость какая в движениях!

А еще я привлек к себе внимание, и ко мне рванул Лаптев. Он подскочил, встал в шаге от меня и эмоционально выкрикнул:

— Господин унтер-лейтенант, Александр Лукич, вы же приказали своим солдатам сопротивляться?

Приказать? Мы запросто! Вопрос в другом: кто подчинится.

— Приказываю всем солдатам не