Ненормальный практик 5 - Отшельник Извращённый

я не собираюсь жениться, — продолжаю, раз она молчит. — У меня полным-полно дел на ближайшие пятнадцать лет. Как минимум нужно дожить до девятнадцати, что уже амбициозная задача в моей профессии. Потом до двадцати. Потом, может, подумаю о чём-то долгосрочном. Играть в семью сейчас — не моё. Да и, взгляни, союз между имперцами и северянами и без нашего брака неплохо функционирует. Каждый день тут пьянки совместные устраивают. Если это не дружба народов, то я не знаю, что это.

— Так-то оно так… — Фрея вздыхает, поправляет локон длинных тёмных волос. Снова смотрит на Ингрид, которая превратила свою кашу в месиво.

Тишина за нашим столом балансирует с общим шумом таверны. Северяне горланят второй куплет уже приевшейся песни, кто-то из имперцев не выдержал и подпевает, плохо, но с энтузиазмом. Торговцы, вроде как, пришли к соглашению и теперь обмывают сделку.

— В городе сейчас полно освобождённых рабов, — меняю тему, потому что смотреть на Ингрид, которая уже начала строить крепость из хлебных крошек, становится невыносимо.

— Да, — Фрея подхватывает новую тему. — Особенно из окрестных деревень. Британцы использовали их на работах в шахтах. Многие истощены, больны.

— Империя выделила лекарей, — добавляет Ингрид, наконец подняв голову. — Но их мало. И лекарства в дефиците. Многие наши шаманы помогают, но…

— Но вылечить сломленный дух не так-то просто, — заканчиваю за неё.

Мы снова замолкаем.

— Форт уже восстанавливают, — говорит Ингрид после паузы. — Абызова там днями и ночами. Вчера её видели. Вся в саже, ругается на рабочих матом, такая злая.

— Не повезло ей, — пожимаю плечами.

Сам-то я просто наёмник. Дело сделал и теперь гуляю смело. А вот у неё обязанности иного характера.

— Холодно сегодня, — комментирую, глядя на замёрзшее окно, где мороз нарисовал те ещё узоры на стёклах. — Прямо до костей пробирает.

Враньё, конечно. С серебряным рангом ядра могу голым по снегу бегать и не замёрзну. Но играть более-менее нормального человека необходимо. Наверное.

— Это ещё тепло, — Ингрид пожимает плечами, возвращаясь к разрушению остатков своей каши. — В январе будет настоящая зима. Минус пятьдесят, метели по три дня.

— То есть сейчас только разминка? Репетиция перед спектаклем «Все умрут от холода»?

— Можно и так сказать. Хотя умирают обычно не от холода, а от голода. Или от других голодных людей.

— Прямо захотелось дожить до января.

— Доживёшь. А вот до февраля… тут под вопросом, — произнесла уже Фрея, отпив из кружки что-то, подозрительно похожее на грог в девять утра.— Британцы стягивают силы к приграничью. Так говорят. Вроде как три полка идут. Может, больше.

— Да, слышал, — киваю, наконец победив первый большой кусок мяса, осталось ещё два, но я полон решимости. — Империя тоже не дремлет. Также направляют подкрепление к нам. Скоро тут будет весело. В смысле «многие умрут, но скучно не будет».

— Отец сказал, что, скорее всего, сражение пройдёт между Морозным Клыком и Стальным Рубежом, — Ингрид рисует пальцем на столе карту, между кружками. — Тут долина Мёртвых Костей. Единственный проход для большой армии.

— Хорошее название. Вдохновляет на подвиги.

— В древности там была битва между первыми поселенцами и местными племенами, — объясняет та, добавляя крошки хлеба как горы. — Говорят, погибло столько народу, что кости до сих пор из земли торчат. Особенно весной, когда снег тает.

— Романтично.

— Между городами несколько деревень, — продолжает уже Фрея, игнорируя мой сарказм. — Вернее, остатки. Британцы выжгли большую часть, с остальных жители бежали. Кто успел.

— Ясно.

Война всегда собирает жатву, и первыми под косу попадают те, кто не может защититься.

Северяне за соседним столом начинают третий куплет. Судя по жестам, там про то, как герой отрубает врагам головы и делает из черепов кубки.

— Кстати, об Ингрид, — Фрея снова возвращает тему в прежнее русло, ещё и так хитро улыбается. — Знаешь, что она вчера делала?

— Фрея, не надо! — Ингрид мгновенно краснеет.

— Надо! Народ должен знать правду! — Фрея поворачивается ко мне, глаза блестят от предвкушения. — Представляешь, наша воительница, гроза британцев, дочь сурового Хальвдана… три часа выбирала платье.

— Это не так! — Ингрид хватает ложку как оружие.

— Так! И спрашивала меня… — Фрея изображает писклявый голос, — «А это платье не делает мою попу большой? А в этом моя грудь не кажется плоской? А этот цвет мне идёт?»

— ФРЕЯ! Я ТЕБЯ УБЬЮ!

— Представил? — ухмыльнулась советница.

Смотрю на Ингрид, больше похожую сейчас на помидор:

— И какое платье она выбрала в итоге?

— НИКАКОЕ! — та фыркает, скрещивая руки на груди. — Все они дурацкие! Неудобные! Как в них вообще драться?

— То есть ты три часа выбирала платье, чтобы подраться в нём? — приподнимаю бровь.

— Нет! То есть да! То есть… Ой, да пошли вы оба!

Мы смеёмся. Сама Ингрид через секунду начинает улыбаться, хотя и пытается изображать обиду.

— Слушайте, — Фрея вытирает слёзы от смеха, чуть не опрокинув свой грог. — Пойдёмте в «Пьяного медведя» вечером?

— Что за «Пьяный медведь»? — зачёрпываю кашу ложкой.

— Таверна на другом конце города. Там готовят потрясающую зайчатину с северными травами. И медовуха у них особенная.

— Хм. Не знаю… — чешу затылок, сомневаясь. — В последнее время я сам как медведь в спячке. Вылезать из берлоги так лень. Да и холодно. И вообще, социализация — это сложно.

Ингрид тычет в меня ложкой, к счастью, чистой стороной:

— Вот всегда ты такой. Нужно иногда проветриваться. А то заплесневеешь.

— Да?

— Да, — кивает уже Фрея. — А то всё тут и тут, — замечаю, как её взгляд скользит куда-то за мою спину. — Разнообразие нужно. Новые места, новые люди…

Оборачиваюсь. Мари стоит у кухни с подносом, смотрит на нас. Вернее, на меня. Встречаемся взглядами, и она мгновенно краснеет, после чего тут же исчезает за дверью кухни.

Фрея, конечно, это замечает. Она вообще замечает МНОГОЕ. Её брови ползут вверх, но сама благоразумно молчит. Только чуть прищуривается, сто пудов делает пометку в голове.

В этот момент в обеденный зал входит посыльный. Совсем пацан, лет четырнадцати, фуфайка со значком курьера явно с чужого плеча — рукава длинные, воротник топорщится. Озирается, замечает меня, и решительно направляется