Матрица обвинения - Роман Викторович Душкин

Я шёл по раскалённым пескам, и каждый шаг приходился всё труднее. Враждебное солнце не щадило мою кожу, терзаемую пульсирующей зной. Песок тянулся в бесконечность, ни души, только я и моё жгучее одиночество. На горизонте маячила странная фигура, мерцание воздуха искажало её очертания, но показалось, что это… енот?

Его глаза сверкали особым смыслом, который я, опустошенный действием препаратов, не мог постичь. Я смотрел на него так, как, наверное, давно уже не смотрел на окружающий мир – в моём бесцветном существовании этот полосатый незнакомец стал невероятным символом жизни.

Как это возможно, учитывая всё, что мне доводилось пережить? Бесконечные пески, палящее солнце, которое выжигало всякую логику из сознания – и вдруг существо, больше похожее на шутку природы, чем на возможную реальность этого места. Я подошёл ближе, взгляд мой встретился с его улыбающейся умной мордочкой. Енот не испугался, не побежал, он просто сидел и внимательно наблюдал за мной.

Потом он вновь появился, будто призрак или спасительная фантазия. Мы просто стояли напротив друг друга, между нами ещё не было никакого контакта. Он был частью этого бескрайнего пустынного мира, обитателем моих странных видений, и в то же время казалось, что он пришёл из реальности, далекой и недостижимой.

И вот он стал частью моих видений. Просто появляясь на краю поля зрения, он словно бы ждал меня. Поначалу я считал, что это всего лишь очередная иллюзия, возникающая в моём истощённом разуме. Но повторение одной и той же галлюцинации казалось чем-то более значимым.

Где-то на пятый раз, когда я вновь шагал по этому знойному миру, енот неожиданно заговорил со мной своим хриплым голосом, который сначала показался мне шёпотом ветра. Он сказал что-то неуловимое, что я не мог полностью уловить через туман лекарственной амнезии. Его слова были как слабые радиосигналы, достигающие меня из глубин космоса, которые я еле-еле мог разобрать.

Но встречи становились всё более частыми и регулярными. «Ты должен слушать меня прямо сейчас, внимательно слушать», – сказал он как-то раз, но его слова были размыты, словно ветер забирает их прочь. И енот начал учил меня слушать, внимать и пытаться понять. Он показывал мне знаки на песке, строил из камней причудливые фигуры, которые я должен был запомнить до следующей нашей встречи.

Каждый раз я шёл по песку с надеждой снова увидеть его, чтобы получить ещё один фрагмент забытого языка, который он мне давал. Было ясно, что он что-то пытается мне передать, какую-то важную информацию, но мозг мой был тяжёл от «лекарств», слова еле-еле соединялись в предложения.

Но постепенно пазл начал складываться. «Вслушайся в себя…» – продолжал и продолжал енот. Он начал говорить мне о мирах за пределами пустыни, об истинах, которые мне предстояло открыть, о встрече, которая изменит всё. «Ты должен вырваться, чтобы вернуть себе мир», – подсказывали его слова в один из дней, когда он особенно усиленно пытался достучаться до меня. Но когда я пытался вникнуть в глубину этих фраз, каждый раз к ним примешивался химический туман, который заглушал их значение.

И только закрыв глаза, оказываясь в привычной пустыне, постепенно я начинал понимать его. Енот был терпелив, его методы обучения были интуитивны и бессловесны, он использовал символы и образы, которые могли пробиться через пелену психоделического тумана. Его последние слова, которые я запомнил, были наиболее ясными: «Ты не один, и твоё путешествие близится к концу». Почему-то, после этих слов, мне стало проще дышать, несмотря на всепроникающую сухость воздуха пустыни.

С каждым новым приёмом моих лекарств моё сознание всё более отчётливо разграничивало встречи с енотом от всего остального, что творилось вокруг. Енот стал моим проводником в мире галлюцинаций без законов и правил.

* * *

Затянувшаяся ночь была полна мерцающих призраков безликих снов, размывающих грань между тусклым светом фонаря за узким окном и бесконечным тёмным пространством беспокойства внутри меня. В этой тени миражей, енот появился неожиданно, как всегда, мастерски стирая границы между реальностью и галлюцинацией. Он неслышно присел рядом со мной, и его глаза светились, словно две огненные бусины в темноте.

Мы были в пустыне, или так мне казалось, когда енот начал неспешно рисовать на песке когтями. С каждым движением его лап песок оживал, обретая смысловые контуры моего бегства, побега из этой тюрьмы без стен. Сложный маршрут, запутанные символы, множество разветвлений – все они были частью карты, направляющей к свету на горизонте, к свободе. Он повернул свою голову ко мне, пронизывающий взгляд его глаз внушал доверие к этим символам, посылаемым из мира теней.

Моё сердце учащённо билось в неровном ритме моего сомнения: что, если эти знаки – всего лишь плод моего покалеченного сознания? Что, если путь, который мне показывал енот, ведёт ещё глубже к погибели? Но енот жестом призвал меня последовать за ним, следить за каждым шагом, запоминать все ответвления маршрута, что тянулись прямо к выходу, обещая обретение давно потерянного мира. И в его компании, хоть на мгновение, я вновь ощутил вкус свободы – крутой ветер перемен начал вырывать само моё существо из устойчивого ритма этой безжизненной рутины.

В прохладных коридорах спецлечебницы давно уже потеряли бдительность в отношении меня. Неспешный гул обыденности засосал мой образ в водоворот бесконечных дней, обрекая на роль тени, что мелькает на краю зрения. Санитары уже забыли про меня, как старую книгу на верхней полке, к которой давно никто не тянулся. В этом забвении и было моё спасение.

С приближением рассвета, когда слабый свет начал проникать в мою палату, скользя по холодному бетону, я осознал – пришла пора. Я встал, оправляя свою белую робу. Мои движения были плавными и одновременно резкими – как бы движениями человека, потерявшего всякую связь с реальным миром. В тишине утра, когда каждый шаг становился эхом снов, я последовал за зовом енота. По коридору, мимо не замечающих меня медсестёр, которые уходили в себя на рассвете своей смены, я двигался к выходу. Сердце бешено колотилось, но я успокаивал его, уговаривая биться тише.

И вот она – серая служебная дверь, что когда-то была лишь частью унылой обстановки, а теперь превратилась в ворота надежды. Я остановился, собираясь с духом, затем открыл её. Холодный утренний воздух ударил в лицо, и я шагнул на волю, где свежесть