Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

старше ее лет на двадцать, вырастила пятерых детей, всегда была опорой мужу. Теперь же ее лицо искажала гримаса, в которой невозможно было узнать прежнюю добрую Оксю, что учила молодых девушек выделывать шкуры и шить одежду.

— Окся, — тихо позвала Айне, положив ладонь на плечо женщины. — Окся, вернись. Услышь меня.

Но та лишь дернулась от прикосновения, закатила глаза и начала подражать крику гагары — пронзительно, надрывно, так что у Айне заложило уши. Шаманка отдернула руку. Прикосновение к одержимым мерячением было похоже на касание к чему-то склизкому и чужому, будто сама болезнь пыталась перекинуться на здоровых через кожу.

У дальнего чума двое охотников стояли напротив друг друга и в точности повторяли движения один другого, словно отражения в воде. Но движения эти были неестественными, дерганными, будто кто-то невидимый дергал их за нитки. Они одновременно поднимали правую руку, чертили в воздухе одинаковые знаки, потом резко приседали и подпрыгивали. И так без остановки, механически, бездумно. На их лицах застыла одинаковая пустая улыбка.

Айне попыталась разорвать их странный танец, встав между парнями, но они просто обошли ее, не прерывая своих движений, не замечая препятствия. Для них она была не более чем воздух, туман, ничто. Шаманка ударила в бубен — резко, громко, вкладывая в удар всю силу. Звук разнесся по поселению, но никто не обернулся, никто не вздрогнул. Мерячение держало их крепче любых пут.

Маленькая девочка, дочь кузнеца, которой едва исполнилось семь зим, сидела у порога родительского чума и монотонно раскачивалась, напевая что-то нечленораздельное. Ее мать стояла рядом и раскачивалась в том же ритме, повторяя те же звуки. Отец семейства, самый сильный мужчина в поселении, способный голыми руками согнуть железный прут, теперь бился головой о столб, к которому привязывали собак. Кровь текла по его лицу, но он не останавливался, и с каждым ударом что-то бормотал — одни и те же слова, похожие на заклинание или проклятие.

Айне пыталась остановить его, схватила за плечи, попыталась оттащить от столба. Но тому наваждение придало нечеловеческую силу — он отшвырнул девушку, как пушинку. Шаманка упала в грязь, больно ударившись локтем. Поднимаясь, она увидела, как из соседнего чума выползла старуха Матрена. Древняя женщина, которая последние годы ходила с трудом, опираясь на палку, теперь двигалась с проворством молодой девушки, но передвигалась она задом наперед, при этом голова ее была запрокинута так, что она смотрела в небо, а руки делали странные пассы, будто она что-то ловила в воздухе.

По всему поселению творилось безумие.

Айне обошла все поселение, пытаясь найти хоть кого-то, кто не поддался мерячению. Она заглядывала в чумы, но там картина была не лучше. В одном она обнаружила целую семью, которая сидела вокруг потухшего очага и синхронно покачивала головами, глядя в одну точку.

Даже животные вели себя странно. Собаки выли не переставая, но вой их был не обычным собачьим, а каким-то потусторонним, леденящим душу… Вороны, обычно галдящие на краю поселения, сидели молча, выстроившись в идеально ровную линию на земле.

Айне вернулась к своему чуму, где хранились ее шаманские принадлежности. Она достала мешочек с сухими травами, которые использовала для изгнания злых духов, подожгла их. Едкий дым поплыл по поселению, но и это не помогло. Она била в бубен, выкрикивала заклинания на древнем языке предков, призывала духов-помощников, но все было тщетно. Мерячение оказалось сильнее ее шаманской силы.

Поселение умирало. Не физически — люди продолжали двигаться, дышать, но души их будто покинули тела, оставив лишь пустые оболочки, управляемые чем-то извне. Айне видела, как истощаются их тела от бесконечных бессмысленных движений, как дети забыли о еде и питье, как старики падают от усталости, но тут же поднимаются и продолжают свой безумный танец.

Она вспомнила рассказы своей наставницы, старой шаманки Ылгын, о древнем проклятии, что приходит с севера, из земель вечной мерзлоты. Говорили, что там, где земля никогда не оттаивает, спят древние духи, и если их потревожить, они насылают на людей безумие, заставляя их танцевать до смерти, повторять бессмысленные действия, терять свою человеческую сущность. Но Ылгын умерла три зимы назад.

Туман становился все гуще. Звуки становились приглушенными, искаженными. Крики безумцев сливались в единый гул, похожий на стон самой земли. Холод пробирался под одежду, леденил кости, но это был не обычный холод остяцкой земли, к которому все привыкли. Это был холод потусторонний, мертвый, высасывающий из всего живого последние остатки тепла и разума.

Айне почувствовала, как что-то шевелится в ее собственном сознании. Чужая воля пыталась проникнуть в ее мысли, нашептывала присоединиться к остальным, перестать сопротивляться, отдаться безумию. Было бы так просто — прекратить борьбу, позволить мерячению взять верх, стать частью этого безумного танца. Но Айне стиснула зубы, вцепилась в свой бубен как в единственную опору в этом море безумия. Она — шаманка, хранительница древних знаний, последняя надежда своего народа. Она не имеет права сдаться.

Но что делать? Как спасти тех, кто уже потерян? Как остановить то, что невозможно остановить? Айне смотрела на свое вырождающееся, погибающее поселение и понимала, что время уходит. Скоро от маленького остяцкого поселения останутся только пустые чумы да неупокоенные души, блуждающие в вечном тумане.

Айне увидела, что туман начал принимать формы — в его клубах мелькали лица, искаженные страданием и безумием. Это были не лица жителей поселения, а что-то более древнее, более страшное. Духи мерячения показывали себя, демонстрировали свою власть над этим местом. И Айне поняла — если она не найдет решения в ближайшее время, поселение будет потеряно навсегда, их земля не превратится в царство безумия и смерти.

* * *

Мерячение — этно-специфическое психическое явление, зафиксированное у ряда северных народов Восточной Сибири. Проявляется эпизодическими приступами транса: крики и причитания, судороги, дезориентация, иногда опасные или саморазрушительные поступки с последующей амнезией.

Глава 3

* * *

Холодный ветер хлестал по лицам троих казаков, сидевших в небольшой лодке, которая упорно пробивалась против течения по широкой сибирской реке. Сотник Черкас Александров, закутавшись в промокший от снега кафтан, мрачно смотрел на серую водную гладь впереди. Позади него маленький Микита налегал на весла с упорством муравья, в то время как огромный Кондрат работал своим веслом так, что лодка заметно кренилась на его сторону при каждом гребке.

Снежинки кружились в воздухе, то усиливаясь, то почти исчезая, словно сама природа не могла решить — начинать зиму или еще подождать. Но холод уже крепко вцепился в землю, в воду, в