Я попала в Запендю! - Маргарита Преображенская

Кто это? Неужели князь? Дрова в очаге затрещали, привлекая моё внимание, и свиток развернулся, в последний миг перед тем, как сгореть дотла, показав мне таившиеся в нём надписи. Вверху чернели загадочные «МАТ» и «УМ», внизу оплывала, плавясь, замысловатая печать и виднелась изумительная размашистая и крупная подпись крайне изощрённой витиеватости. Среди множества петель и прочих украшательств, по законам графологии выдающих личность нарциссическую, лживую и шибко творческую, чётко я успела разглядеть только окончание «дур» и резкий росчерк, уходящий влево вниз и изящно подчёркивающий написанное. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы у меня в голове вспыхнула догадка. Остромысл показал мне, как всё происходило, потому что видел эту сцену своими глазами – сцену, когда князь сжёг ультиматум Кадваладура. Ну и что? Что он хотел этим сказать? Кляксы дыма в это время окутали Володаря тёмным роем, заставив князя кашлять и цветисто ругаться.

Затем на моё восприятие обрушилась целая пачка таких отрывков с князем в главной роли. Все они указывали на странности в поведении Володаря: то посмотрел не так, то отвечал невпопад, то забыл важные даты для Запенди. Но всё это не казалось мне особенно важным: работа у князей тяжёлая, тут многое забыть можно, простительно. Но один фрагмент воспоминаний Остромысла по этому поводу заставил меня крепко задуматься. Боярин видел, как князь ночью крадучись вышел из хором и некоторое время стоял в темноте, словно ждал чего-то, а потом из черноты неба к нему спустилась та самая змееподобная тварь с двумя хоботами и птичьим клювом, каких тут звали татями, – спустилась, но не напала, а просто парила над ним, пристально глядя на князя, будто любуясь или ожидая указаний. Володарь Светлый, конечно, был мужчина видный, даже, пожалуй, исполненный истинно русской мужской стати и красоты, но вряд ли этим можно очаровать кровожадных ночных убийц. Да и сам он тоже как-то не спешил атаковать противника. Почему?! Неужели был с ним заодно?!

Наверное, этот вопрос будоражил и ум Остромысла, заставляя его всё пристальнее следить за князем. Последней каплей стала сцена, произошедшая накануне отравления. Она виделась мне словно через узкую дверную щель: князь, как-то мрачно, даже пугающе маниакально улыбаясь, протянул руку кому-то невидимому, словно для поцелуя. Угол зрения наблюдавшего за этим действом сместился так, чтобы увидеть этого загадочного персонажа. Каково же было моё удивление, когда этим персонажем оказалась одна из служанок Ванадия! С очаровательной и очень острозубой улыбкой она пыталась снять перстень с руки Володаря – тот самый, что ему преподнесли в подарок орки. А перстень сопротивлялся: паук, сверкая глазками, крепко обхватил лапами палец князя.

Дальше Остромысл дождался, пока фея уйдёт, и вошёл к князю, неся на деревянном подносе две чаши, наполненные вином. Осушив одну из них, Володарь Светлый упал без чувств. Теперь всё встало на свои места. Разрозненные и на первый взгляд неподходящие части пазла наконец начали укладываться в узор. Похоже, ультиматум Кадваладура был не стандартным изъявлением воли тёмного мага, а носителем скверны, через которую Кадваладур проник в тело Володаря Светлого, выбрав его как подходящую оболочку. Остромысл заметил это, проявив чудеса наблюдательности не хуже, чем сотрудник тайной канцелярии. Действовал он радикально, отравив князя, а потом высказал мне, что просыпаться князю нельзя. Оно и понятно: вместе с князем просыпалось и зло, поразившее его тело, даже перстень орков не мог его сдерживать, хотя и мешал проявить всю имеющуюся силу. К сожалению, в то время я не поняла смысла этого высказывания и, желая спасти князя, применила живую воду, которая постепенно нейтрализовала яд. Получалось, что я, таким образом, подыграла своему же врагу!

Смелый поступок ближнего боярина мог бы показаться даже благородным, если бы не одно «но». Я была практически уверена в том, что Остромысл убрал князя из корыстных целей – такой вывод напрашивался после слов Гориславы о том, что боярин угрожал ей и намекал на то, будто на престол она никогда не взойдёт. Может, сам его занять собирался? Помнится, нарисованное им «несуществующее животное», тот самый медведь с палицами вместо рук, выведенный в правом верхнем углу куска бересты, говорил об агрессивности и амбициозности, о желании карьерного роста. Обращал на себя внимание и тот факт, что и без того тусклое и дрожащее свечение души Остромысла внезапно угасло, после того как калейдоскоп видений прекратился. Кляксы шли в наступление, выбирая самые слабые звенья. Надо было торопиться!

Я двинулась к Дубыне, лавируя между летающих клякс. Стоило мне подумать, что от них, как говорится, топором не отмахаешься, как у меня в руках появился сверкающий призрачный топор. О как! Осознанные сны – это непаханое поле для психологов и психиатров. В таком оригинальном виде, словно женское воплощение Родиона Раскольникова или ярая последовательница Петра I, прорубившего окно в Европу, я шагнула через стену в камеру, где был заключён Дубыня, предварительно прорубив себе вход.

Возлюбленный Гориславы (а я была уверена в том, что княжна по-прежнему любит Дубыню, потому что никакие искажения не смогут искоренить истинную любовь) сиял, как новенький мощный светодиодный фонарь, – хоть ставь его вместо прожектора.

– Ну что, свет Звезданович?! – проворчала я, глядя на заключённого. – Готов ли послужить Отечеству!

Дубыня поднял голову, и из общей источающей свет структуры его силуэта неожиданно чётко проступило лицо с мощным подбородном и крупным лбом в стиле «об дорогу не расшибёшь».

– Личность в наличности! – усмехнулась я, обрадовавшись этим изменениям: жених Гориславы был не потерян для общества.

Из этого можно было сделать вывод, что искажения поразили не всех обитателей княжеских хором. Люди, конечно, были дезориентированы, но при этом не перестали быть собой. Я была практически уверена в том, что искажения не смогли справиться с теми, кто сиял так же, как Дубыня – сиял любовью, а может быть, долгом перед Родиной и семьёй, великой целью, делом всей жизни… список можно продолжать.

– Она сказала, что, если я отдам ей перстень, княжна будет моей! – виновато сказал свет Звезданович, видимо, имея в виду фею, подбившую бедолагу на этот заведомо проигрышный ход.

К сожалению, логика не входила в число достоинств Дубыни, а жаль. Сил, преданности хоть отбавляй, а вот логика, расчётливость – мимо…

– Ничего! —Я ободряюще похлопала его по плечу. – Мы ей зубы-то пообломаем! Ты только делай всё, как я тебе скажу! Лады?

Дубыня кивнул, и я сбивчиво изложила ему свой план. Он не претендовал на гениальность, но это был хотя бы какой-то план!