Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

* * *

Надеть сандалии и носки — признак невероятного дурновкусия, но только не в двенадцатом столетии до рождества Христова, и не в Трое. Здесь шерстяные носки — это ультрамодный аксессуар, предмет всеобщей зависти и символ высочайшего статуса. По крайней мере, ту партию, что связал ткацкий цех во главе с моей женой, мы распродали довольно быстро и с хорошей прибылью. Бывший купец Кулли занялся этим, освоив работу коробейника и коммивояжера в одном лице. Он обошел все знатные дома и презентовал товар, который здешние уважаемые люди видели во дворце. Царь Приам, старые кости которого требовали тепла, не снимал их даже сейчас, когда солнышко светило вовсю. Для него вязала Креуса лично, а потому не носки это были, а нечто невероятно яркое и роскошное, где пурпурный цвет переплетен с ультрамарином и золотом.

Я же изо всех сил старался смотреть не на это чудо легкой промышленности, а примерно в район подбородка тестя. Я очень боялся заржать, если опущу глаза вниз, а делать этого было категорически нельзя. Разговор шел серьезный. Добрым дедушкой царь сегодня не притворялся, он был деловит и собран, а на лице его застыло недовольное выражение, как и всегда, когда предстояли ненужные траты.

— Антенор, — обратился царь к свояку, который выполнял в Трое роль, схожую с ролью премьер-министра. — Сколько там наших баб?

— Девятнадцать, великий царь, — угодливо произнес Антенор, который щеголял в схожем чулочно-носочном изделии, но без золота и пурпура. — Это если никто не помер за это время. Если помер, то меньше, конечно.

— Что повезем в подарок? — с кислой миной спросил Приам.

Все, даже сидящий рядом со мной Гектор, прекрасно понимали, что не подарки это, а самый что ни на есть выкуп за украденных женщин. Но приличия нужно блюсти. Мы как бы по дружбе подарим царю Менелаю кучу всяческого добра, а нам как бы бесплатно вернут наших женщин. Никакого урона чести, только рост авторитета, куда ни кинь.

— Меди три таланта, — начал перечислять Антенор. — Хитонов длинных — десять, хитонов коротких — десять, меда — шесть горшков средних, панцирей черепахи — пять штук, олово…

— Остановись! — резко оборвал его царь. — Меди двух талантов будет достаточно, а олова вообще не дам. Тканей добавь, если нужно, и серебра.

— Хорошо, великий царь, — поклонился Антенор. — Как прикажете.

— Идите все, — взмахнул рукой Приам. — А ты, Эней, останься.

Я молчал, пока он сверлил меня изучающим взглядом. Видимо, царь ждал, когда я проявлю любопытство, но я радовать его не стал и сидел с наиболее подобающей случаю физиономией. То есть смотрел на него с придурковатой преданностью, но что он не купился ни капли, только поморщился едва заметно.

— Ты на редкость прыткий паренек, — сказал он наконец. — И я по-прежнему не понимаю, что у тебя в голове. Ты отважный воин, и в этом нет никаких сомнений. Я трижды проверил каждое твое слово. Ты и впрямь полез в одиночку на пять сотен данайских наемников. Я бы сказал, что ты круглый дурак, но ты сумел сначала их запугать, потом договориться, а потом получить с них рабов, за которых взял огромный выкуп. С другой стороны, ты занялся низменным делом, недостойным знатного воина. Ты хочешь поплыть в Аххияву, и прихватишь собственного купца, чтобы он торговал за тебя. Я ничего не путаю?

— Нет, — ответил я, проклиная про себя эту продуманную сволочь, которая знает о каждом моем шаге. — Пока все верно.

— Твой мастер плавит железо, — продолжил царь, — дрянной, мягкий металл. Когда-то давно из него делали кольца, но теперь твои люди куют очень неплохие наконечники для копий и стрел. Олова становится все меньше, и хетты на востоке уже вовсю бьются железным оружием. Получается так, что ты видишь дальше, чем я. А ведь я живу и правлю очень давно.

Я молчал, глядя на него с прежним выражением лица. Приам пожевал губами, собираясь с мыслями, а потом погладил серебряную бороду.

— Носки! — сказал он вдруг. — Моя дочь прислала мне эти носки. Креуса связала их, но я-то знаю, что она не могла придумать это сама. Она же глупее курицы, как и почти все бабы в этом дворце. Кроме Кассандры… да! Та чуть умнее курицы… Значит, носки — это твоя затея. Я прав?

— Я не сделаю такого, великий царь, — сказал я. — Я просто не сумею.

— Может, и не сумеешь, — отмахнулся он. — Даже скорее всего не сумеешь, ты же воин. Но нужные мысли в пустую голову моей дочери вложил именно ты, Эней. Скажи мне, кто вкладывает их тебе? Ты прорицатель? Ты гадаешь по печени барана и по полету птиц, как мой сын Гелен? Еще год назад ты был обычным, ничем не примечательным мальчишкой, но потом все изменилось. Признайся, боги шепчут тебе во сне?

— Может быть, я просто очень умный, великий царь? — спросил его я.

— Не льсти себе, — поморщился он. — Ты не особенно умен, просто твои решения неожиданны и новы. Ты видишь больше, чем видят остальные, и находишь там, где другие теряют. Это дар богов, объяснить это как-то еще я не могу.

— Чего ты хочешь? — спросил я его в лоб.

— Я хочу, чтобы ты уехал отсюда, — неожиданно сказал Приам, голос которого превратился в лед. — Уехал навсегда и очень далеко. Поверь, это в твоих интересах. Ты, с одной стороны, слишком силен, а с другой — слишком слаб. Тебя рано или поздно убьют, и тогда моя дочь станет вдовой. А она добрая девочка, и дорога мне.

— Но почему я должен уехать? — моему удивлению не было предела. — Я же никому ничего не сделал!

— Это не имеет значения, — Приам посмотрел на меня с сожалением, словно удивляясь моей недалекости. — Да, ты еще ничего не сделал, но ты способен сделать, а это почти одно и то же. Ты опасен, Эней. И для меня, и для моих детей, и даже для собственного дяди, который ненавидит тебя всей душой. У него ведь тоже подрастает наследник. Ты изрядно обскакал его в воинской славе, а владыки такого не прощают. Подумай о моих словах, мальчик. Я точно не желаю тебе зла.

Я резко встал, поклонился и вышел. Вот и поговорили.

* * *

— А я ей и говорю! — услышал я сквозь дрему знакомый вавилонский акцент. — Хочешь, я научу тебя искусству заклинания? Ты одним движением руки пробудишь Нираха, змеиного бога, и он поднимет свою голову. Тебе на рынке зеваки