Корея. 1950 - Даниил Сергеевич Калинин

камней до броска противника! Никакой возможности целиться через диоптрий сейчас нет — и я нажимаю спуск, просто направив ствол «Стена» в сторону янки… Автомат безжалостно трясет в руках — и первой очередью беспощадно мажу: веер пуль разлетается над головами американцев!

Но все же я заставил гранатометчика испуганно присесть и повременить с броском…

А секундой спустя прямо над левым ухом загремели выстрелы «Томпосна». В отличие от меня, Бём успел взять верный прицел — и первой же очередь достал янки, следующего в голове боевого охранения. Тяжелые пули калибра 11,43 миллиметра отбросили тело солдата назад, и тот выронил гранату в падении… Жаль только, что враг не успел выдернуть предохранительную чеку; но я исправил «ошибку» дозорного, метнув из-за укрытия первую «лимонку»!

И вновь спешка — я бросил гранату, как только отпустил спусковой рычаг. А ведь время горения запала у трофейных «лимонок» до пяти секунд… Сильный ответный огонь заставил Бёма нырнуть за бруствер — а мою гранату, как кажется, успели отбросить в сторону. По крайней мере, рванула она сильно правее тропы — возможно, какой отчаянный малый отправил ее в полет хорошим ударом ноги.

И все же гулкий взрыв и осколки «лимонки» дарят мне нужную фору, заставив врага прижаться к земле. Выдернув чеку второй гранаты, я отпускаю рычаг, скороговоркой проговорив:

— Двадцать два, двадцать два!

И только после вслепую бросаю американский трофей из-за укрытия, прижавшись к брустверу спиной — точность теперь уже не столь важна. Главное, бросил с секундной задержкой в стороны подъёма — а «подвешенная» граната рванет либо коснувшись земли, либо еще в воздухе… Бём со своим броском отстает всего на пару мгновений — и следом на тропе нестройной канонадой гремят сразу два взрыва!

И тотчас еще один гулко ухнул у самого нашего укрытия, чувствительно хлестнув осколками по камням. Вражеский бросок был довольно точен! А значит, вторую Mk II янки вполне могут закинуть прямо в наше «гнездо»… Кивнув товарищу на последнюю «лимонку», сам я схватился за «Стен».

— Давай!

Не желая рисковать, я просто поднял автомат над «бруствером» на вытянутых руках — и нажал на спуск. Лёгкий «Стен» забился в руках словно живой; вряд ли так возможно в кого попасть — но летящие над головой пули должны поумерить пыл вражеских гранатометчиков! Кореец же, успев вырвать чеку и выждать требуемую секунду, под прикрытием моих очередей рискнул приподняться над бруствером — и метнуть «лимонку» куда точнее, тотчас нырнув обратно за камни.

Очередной взрыв раздается прямо на тропе; ему вторят вскрики раненых — и отчаянный возглас:

— Retreat!!!

Но так просто отпускать врага мы не намерены…

В очередной раз приподнявшись над укрытием, я вжал «приклад» автомата в плечо и припал к прицелу; на тропе неподвижно лежат тела трех солдат янки, еще двое дозорных помогают спускаться раненому. И лишь один американец с «маслянкой» в руках прикрывает отступление товарищей… Я промедлил мгновение, ловя в столь неудобный для себя аппертурный прицел фигуры американцев — и в тоже время не решаясь нажать на спуск, видя отступающего врага, эвакуирующего раненого… Но заметив меня, автоматчик дал поспешную очередь из короткоствольной «маслянки», по точности своей не особо-то и превосходящей британский «Стен»! А свистнувшие рядом пули заставили меня рефлекторно нажать на спуск…

Две пули ударили в грудь янки — а оставшихся солдат дозора хладнокровно добил в спину Бём; корейцу хватило всего пары экономных, точных очередей. Поймав мой взгляд, товарищ только неприязненно дернул щекой — и я как-то сразу вспомнил, что для него эта война в буквальном смысле Отечественная… Очень личная. Какая может быть жалость к врагу, топчущему родную землю Бёма — и без всяких колебаний истребляющего загнанных в западню гражданских⁈ А ведь под железнодорожным мостом у Ногылли также были раненые… Только в отличие от настоящего боя, это были вовсе не солдаты, способные огрызнуться убийственным огнем на новой позиции — а беззащитные женщины и дети…

Нет, американцев никто не звал на эту землю — и раз на то пошло, Бём в полном праве расправиться с захватчиком так, как он считает это сделать правильным и нужным.

…Перестрелка с дозором, выигранная нами за счет грамотно организованной, продуманной засады (ну и малочисленности боевого охранения), показалась мне настоящим боем, занявшим довольно продолжительное время. В реальности же драка с дозором длилась не более пяти минут… И только по завершению её я понял, что бой шел не только на тропе. Что с гребня скального выступа в сторону леса молотит из «Дегтярева» Гольтяев — и что майора дружным винтовочным огнем поддерживают прочие корейские бойцы.

Янки также отвечают майору из «Гарандов»– то ли еще не подтащили станкачи, то ли угла вертикального возвышения на станках не хватает, чтобы достать наших…

Впрочем, даже если и так, американцы точно решат последнюю проблему в ближайшие минуты. Быстро прокрутив все это в голове, я жестом приказал Бёму оставаться на месте — а сам, обогнув каменный «бруствер», быстро пополз вниз, к убитым дозорным.

У последних ведь есть «Гаранды» — а без винтовок нам с Бёмом до леса никак не достать…

Мне вновь приходится ползти по камням — но кажется, в последние дни это стало уже обыденностью, нормой. Гораздо страшнее острых камней будут пули винтовочного калибра, если кто из янки заметит мое движение… Но кажется, обошлось. Я поравнялся с первым из мертвецов, убитым Бёмом в самом начале перестрелки — рядом нашлась и выпавшая из руки граната. Бросив на неё взгляд, я замер на мгновение, покрывшись холодным потом — усики предохранительной чеки разжаты, американец пытался ее вытащить! Но «лимонка» по-прежнему не взорвалась… Не желая рисковать, я вначале крепко стиснул гранату в онемевших пальцах, прижав спусковой рычаг к ребристому корпусу — после чего надавил на чеку, вгоняя ее до упора в паз, и развернул усики.

И только после позволил себе облегченно выдохнуть…

Искомое оружие нашлось быстро — осколки крепко покоцали деревянное ложе и приклады «Гарандов», но затворы свободно ходят, а стволы винтовок вроде как целы. Сложнее было с бандольерой под магазины М1 — ее пришлось снимать с мертвеца, стараясь при этом как можно меньше шевелить тело павшего врага… Лишнее внимание янки мне ни к чему.

Вот только тело убитого оказалось неожиданно тяжелым и неповоротливым — а когда я все же перевернул его, снимая пояс-бандольеру, в ноздри шибанул тяжелый запах крови и нечистот из распоротого осколками живота… И лишь аромат крепкого алкоголя кое-как примирил меня