Наследник 4 - Дмитрий Шимохин

— Говори, — не отрываясь от чертежа, бросил я.

— За всеми основными дорогами и бродами, ведущими от острожков, присматриваем. В казачьих станах видно сильное движение, спорят у костров, похоже, на кулачках сходятся. Явно обсуждают произошедшее днем. Но, — Бутурлин сделал ударение, — попыток прорваться или убежать нет. Сидят на месте.

Я с удовлетворением кивнул.

— Хорошо. Быть наготове и на всякий случай с утра стол накрой, большой, с яствами, а то вдруг и правда гости пожалуют, — хмыкнул я.

Не успел Бутурлин выйти, как полог снова откинулся, и в шатер, неся с собой запах ночной прохлады и конского пота, шагнул Елисей. Он был покрыт пылью, но глаза его горели азартом.

— С возвращением, — сказал я. — Докладывай.

— Мы объехали все острожки, княже, — начал он, и в уголке его губ притаилась усмешка. — Представление дали, как ты велел.

— И как? — улыбнулся я.

— Сначала не оценили. Ругались, из пищалей в нашу сторону палили, но издалека, не доставали. А потом… затихли. И стали слушать. Особенно когда им скоморохи спели песню про «царевну-бородатую», что ищет трон своего батюшки Федора.

Я хмыкнул.

— В последнем стане, когда мы уезжали, уже было слышно, как они меж собой грызутся. Подслушали. Одни кричат: «Надо ехать к князю на поклон, он правду говорит!», другие — «Измена! Продались боярам!». Они расколоты. К утру будут готовы или сдаться, или перерезать друг другу глотки.

— Добро, — сказал я. — Это все, что мне было нужно. Иди отдыхай, Елисей. Ты заслужил.

Он молча поклонился и вышел.

Я остался один. Теперь у меня была полная картина. Враг заперт снаружи сетью дозоров Скопина. Изнутри его разъедает яд сомнений и страха, который занесли мои скоморохи. План работал. Работал идеально.

Я прилег на походную кровать, даже не раздеваясь, и провалился в тяжелый, чуткий сон. Ночь прошла в напряженном ожидании. Казалось, я только закрыл глаза, как меня вырвал из дремы тревожный, пронзительный крик дозорного с вала:

— Всадники! Со стороны острожков!

Лагерь взорвался. За считанные мгновения тишина сменилась лязгом оружия, ржанием встревоженных коней и глухими командами сотников. Я вскочил на ноги, хватая саблю, и выбежал из шатра. Утренний холодный туман, идущий от реки, смешивался с дымом гаснущих ночных костров. Ко мне уже спешили разбуженные воеводы — Воротынский, Скопин, дядя Олег, все уже в доспехах, с хмурыми, заспанными лицами.

— Что там? — бросил я.

Не успел никто ответить, как в центр лагеря на взмыленном коне влетел всадник из дозора Скопина. Он соскочил на землю, едва не упав.

— Княже! — выдохнул он. — Отряд! От стана воровского! Прямо к нам скачут!

Мы поспешили к краю лагеря, на тот самый холм, откуда я вчера наблюдал за врагом. И действительно, из утренней мглы медленно, но уверенно к нам приближался небольшой, но богато одетый отряд. Это были не оборванные разбойники, а люди в бархатных кафтанах, на дорогих аргамаках. Это была официальная делегация.

Отряд остановился на расстоянии полета стрелы. Вперед, в одиночестве, выехал их глашатай. Он откашлялся и, выпрямившись в седле, крикнул зычным, наглым голосом, который разнесся по всему замершему лагерю:

— Царевич Петр Федорович, сын государя Федора Иоанновича, прибыл на переговоры с князем Старицким по его приглашению!

Глава 23

Глава 23

За считанные мгновения тишина сменилась лязгом оружия, ржанием встревоженных коней и глухими командами сотников.

— Одежды давай, вон те — коротко бросил я слуге, возвращаясь в шатер и указывая на богато отделанные серебром и золотом кафтан. Сегодня будет не битва, а представление. И я должен выглядеть соответственно.

Пока он торопливо помогал мне одеться, полог шатра с треском распахнулся, и внутрь, один за другим, ворвались мои воеводы — Воротынский, Скопин, дядя Олег и Бутурлин все уже в доспехах, с хмурыми, заспанными лицами.

— Что там? — бросил я, не оборачиваясь.

Вперед выступил Воротынский, его лицо было маской мрачной решимости.

— Он приехал, княже. Самозванец. Как и сказал глашатай.

— Схватить его! Немедленно! — тут же рыкнул дядя Олег. — Он сам пришел в ловушку!

— Верно! — поддержал его Воротынский. — Какое княжеское слово может быть дано вору и государственному преступнику? Схватить и на кол!

— Нельзя, княже, ты дал слово! — возразил Скопин-Шуйский, его молодое лицо было серьезным и бледным. — Нарушишь его — и вся Русь скажет, что твоему слову грош цена. Ни один атаман, ни один перебежчик больше никогда не поверит тебе.

Спор разгорался, наполняя тесный шатер яростным шепотом. Я молча слушал, пока слуга застегивал последнюю пряжку.

— Тихо! — сказал я. Не громко, но так, что все мгновенно замолчали.

Я повернулся к ним, уже полностью облаченный в одежды.

— Я дал слово. И я его сдержу. Он пришел, и он уйдет живым.

Воротынский хотел было возразить, но я поднял руку.

— Но говорить мы будем на моих условиях.

Я повернулся к Бутурлину.

— Василий. Стол, что готовили с вечера. Поставьте на поляне, под теми дубами. И вина лучшего, в серебряных чашах. Примем «гостя» на свежем воздухе. Пусть все видят.

Воеводы замерли в полном недоумении. Пир? На улице? На глазах у всего войска? Они смотрели на меня, как на безумца. Они не понимали. Но скоро поймут.

— Ступайте, — закончил я.

Я вышел из шатра спустя десяток минут и направился к поляне под старыми дубами, где уже суетились мои люди. Воеводы, молчаливые и хмурые, были уже там. Они не понимали моего замысла, но подчинялись и это было прекрасно. Значит мне верят, значит у меня есть определенный кредит доверия.

На поляне, под сенью раскидистых ветвей, стоял один-единственный стол, накрытый богатой скатертью и заставленный серебряной посудой, кубками и лучшими яствами, что нашлись в нашем обозе. А вокруг не было ничего. Ни скамей, ни стульев, ни других столов.

Я сел во главе стола, в резное кресло, что принесли из моего шатра. Мои воеводы — Воротынский, Скопин, дядя Олег, Одоевский — встали за моей спиной, как стена из стали и суровых лиц. По моему приказу, несколько сотен воинов образовали вокруг поляны широкий, молчаливый круг. Я поднял взгляд — и увидел, что на стенах Нижнего города, как муравьи, высыпали горожане, жадно наблюдая за происходящим. Сцена была готова.

—