Фаберже-1 - Алекс Хай

Атмосфера была тёплой, почти идиллической. Если не знать всего, что семья пережила за последние месяцы, можно было подумать, что это обычный семейный ужин благополучной семьи.

Но я знал правду. Знал, что где-то там, в тени, остался человек с деньгами и связями. Человек, который уже попытался нас уничтожить. И наверняка попытается снова.

Пилин наказан. Справедливо. Но тот, кто надоумил его это сделать, остался на свободе.

— Саша, ты о чём так задумался? — окликнула меня Лена.

Я улыбнулся:

— Да так, о делах. Думаю, как лучше организовать производство после презентации. Если спрос будет таким, как мы ожидаем, придётся срочно расширяться.

— Вот об этом сегодня не надо, — строго сказала Лидия Павловна. — Сегодня праздник. Дела подождут до завтра.

— Слушаюсь, матушка, — улыбнулся я и поднял бокал. — Тогда ещё один тост. За близких. За то, что мы вместе. И за то, что впереди нас ждёт только хорошее.

— За близких! — подхватили остальные.

Разговоры возобновились, смех зазвенел громче. Праздник был в самом разгаре.

Лакей бесшумно вошёл в гостиную с подносом в руках.

— Александр Васильевич, — тихо сказал он, подойдя ко мне, — это для вас. Курьер только что доставил. Сказал — срочно и лично.

На подносе лежал конверт. Плотная дорогая бумага, без обратного адреса, печати и опознавательных знаков. Только моё имя, выведенное каллиграфическим почерком.

Все разговоры в гостиной продолжались — никто не обращал внимания на эту мелочь.

— Саш, что это у тебя? — спросила Лена.

— Сейчас узнаем.

Глава 20

Я вскрыл конверт, и на стол посыпались фотографии.

Первая — величественный фасад дворца. Розовый камень, белые колонны, атланты, поддерживающие балконы. Угол Невского проспекта и Фонтанки, одно из самых заметных мест в городе.

Вторая — какой-то парадный зал. Резные панели из тёмного дерева, массивная люстра, высоченные потолки.

Третья — зал с огромным количеством зеркал. Необарокко во всей красе — лепнина, позолота, хрустальные канделябры, паркет, в котором отражается свет. Роскошь, от которой захватывает дух.

— Что там, Саш?

Лена потянулась за фотографиями:

— Дай посмотреть… Ой! Это же дворец Белосельских-Белозерских!

В этот момент я заметил, что в конверте было ещё что-то. Сложенная вдвое записка. Я взял бумажку и развернул.

Почерк каллиграфический, явно женский, с завитушками.

'Александр Васильевич!

От имени рода Самойловых поздравляю вашу семью с заслуженной победой в суде. Справедливость восторжествовала, и это прекрасно.

Думаю, вы согласитесь, что Фаберже заслуживают презентации имперских масштабов. Поэтому я позволила себе подыскать подходящее место.

Этот дворец принадлежит моим дальним родственникам. Уверена, мы сможем договориться об аренде на выгодных условиях.

С нетерпением жду встречи для обсуждения деталей.

С уважением и восхищением,

Алла Самойлова'

Я усмехнулся. Самойлова определённо любила эпатаж. Но, чёрт возьми, место действительно было идеальным.

— От кого это? — поинтересовалась Лена, заглядывая через плечо.

Я протянул ей записку. Она пробежала глазами текст и вытаращила глаза:

— Ничего себе. Она серьёзно предлагает настоящий дворец для презентации?

— Похоже на то, — улыбнулся я. — Её сиятельство любит громкие жесты.

Василий взял ещё одну фотографию — это была панорама Зеркального зала:

— Что ж, выглядит… впечатляюще. Очень впечатляюще. Но, Саша, ты представляешь, сколько стоит аренда такого места?

— Безумно дорого, — вставила Лена. — Мы не потянем. Даже близко не потянем.

Я покачал головой:

— Самойлова не стала бы предлагать такой вариант, если бы не была уверена, что мы можем его себе позволить. Она знает нашу ситуацию. Думаю, всё решаемо.

— Но всё равно, — Лена явно не успокаивалась, — это же целый дворец! Там даже за вход, наверное, берут как за аренду зала в Пассаже на неделю.

— Именно поэтому он и идеален, — возразил я. — Роскошь, история, статус. Презентация в таком месте сама по себе — заявление. Мы не просто артефакторы. Мы — дом Фаберже, династия с полуторавековой историей.

Ушаков, молчавший до этого, хмыкнул:

— Саша, мне кажется, или графиня проявляет к тебе слишком много внимания?

Я поднял бровь:

— В смысле?

— Ну, — Денис ухмыльнулся, — дворец для презентации, личные записки… Может, она хочет от тебя не только браслет?

Лена криво усмехнулась.

— Действительно, Саш. Она могла просто отправить сообщение с фотографиями, а тут целое письмо. В нашем-то веке! Романтично, не находишь? — Она поднесла конверт к носу и принюхалась. — Да ещё и конверт, кажется, надушен парфюмом…

Я забрал у неё письмо:

— Не неси чушь.

Но Лена была права — лёгкий аромат действительно чувствовался. Что-то цветочное, дорогое.

Лидия Павловна, молчавшая до этого, вдруг заговорила. Голос у неё был серьёзным:

— Сашенька, послушай меня внимательно.

Я обернулся. Женщина смотрела на меня с той особой материнской строгостью, которая не терпела возражений.

— Самойлова — аристократка. Дочь графа. Её семья веками принадлежала к высшему свету. А мы… — она сделала паузу, — из купеческого сословия. Да, мы уважаемые люди, потомственные артефакторы. Да, нас принимали во дворце… Но это не делает нас равными аристократам.

— Мама…

— Выслушай меня, — перебила она. — Времена изменились за полтора века, это правда. Но не настолько. Аристократия — закрытый мир. Они женятся между собой или на очень богатых иностранцах. Иногда — на промышленниках с миллионами. Но даже тогда это провоцирует неприятные сплетни.

Василий молча кивнул, соглашаясь с женой.

— Береги репутацию, Саша, — продолжила мать. — Свою и её. Компрометировать себя и графиню не нужно. Деловое сотрудничество — это прекрасно. Но если ты позволишь этому перерасти во что-то большее…

Лидия Павловна была права, и я понимал все эти условности лучше, чем кто-либо. Полтора века назад я был частью этой системы, видел её изнутри. И тогда всё было гораздо жёстче.

Аристократия оставалась закрытым обществом, сколько бы аккаунтов они ни заводили в соцсетях. И этот мир всё так же был заперт для «новых людей», как бы богаты и талантливы они ни были.

Те же промышленники Демидовы, получившие титул из-за покупки итальянского замка, всё равно не считались ровней старому дворянству. И эта бедная аристократия, у которой не осталось ничего, кроме титула, до сих пор всё равно считала себя выше.

Даже моя дружба с Ушаковым была скорее исключением из правил — Денис был младшим сыном не самого богатого графа, пошёл служить,