Васильевич. Книга первая. Братик - Андрей Готлибович Шопперт

«Откуда ты, Юрий Васильевич, это знаешь. Я этого не знаю», — накарябал вопрос итальянца монах.

Штирлиц опять был близок к провалу, понесло, блин, знаниями похвастать.

— Митрополит Макарий рассказал.

На самом деле было наоборот. Это он митрополиту наводящими вопросами и ответами рассказал про индийскую систему счёту. А потом, когда брата Михаила этому счёту научил тот составил записку для Макария. Но чем там закончилось, Боровой не знал. Сейчас приедут они, а в Москве все арабскими цифрами пользуются. Ага. Это при косносности церковной, которая за триста лет даже Григорианский календарь не признала.

Ну, ответ был беспроигрышный, не пойдёт же католик и иностранец к митрополиту узнавать, точно ли князю Углицкому такую интересную историю их Высокопреосвященство поведал.

— Да, Юрий Васильевич, я хорошо знаю Якоба фан Вайлерштатта. Иностранцев не много на Москве. Все мы почти друг друга знаем.

Это Боровой спросил, а есть ли сейчас иностранные мастера на пушечном дворе. Он помнил про пушку Павлин, которую отлил Фрязин Дебосис. Почему Павлин. Так просто всё — фрязина звали Паоло де Боссо. Ну, как нашим пушкарям и боярам не исковеркать. Пусть будет Павлин Дебосис. Гораздо ведь лучше звучит. Но это было ещё при Иване третьем, а вот есть ли сейчас иностранные мастера. Оказалось, что итальянцев нет, но появились немцы, датчане и даже шведы.

Глава 21

Событие шестьдесят первое

Это потом Пушечный двор сделают отдельным огромный районом на берегу Неглинки. Сейчас название есть, люди, которые там работают есть, а вот самого двора как такового нет. Это разбросанные по всей Москве отдельные здания. Даже внутри Кремля за стенами есть несколько домиков, кузня и домница, что льёт небольшие колокола. А ещё есть у этого домика «выставочная площадка», на которой стоят огромные пушки, отлитые итальянцами. Стоит на чурбаки поставленный и этот самый Павлин. Пушки итальянских мастеров Юрий Васильевич уже видел и поражался их огромности. Насколько Боровой помнил, этот Павлин будет самой большой пушкой вплоть до отлитой Чоховым Царь-пушки. Называется официально Павлин — бомбарда. Вот сейчас их «экскурсовод» Якоб фан Вайлерштатт на ломанном русском рассказывает про эту бомбарду, дескать ядро для неё будет весить 12 пудов, (около 200 кг), ствол орудия без трёх вершков шесть аршин (около 400 см), а калибр четырнадцать вершков (около 55 см). Про ломанный русский ему брат Михаил приписочку сделал, мол, вельми плохо немец на нашем языке говорит.

Рядом с этим монстром стоят орудия поменьше. Мастер, продолжая экскурсию, рассказывает и про них.

— Это мортиры, или как их называют у вас «пушки верховые». Калибр мортир — от 1 до 4 пудов (ядра от 16 до 64 кг). Мортиры называются здесь по имени пушечного мастера «пушки Александровские», «пушки Якобовые». Это италийские мастера, которые их отлили — мои предшественники.

Всё это выработанной уже скорописью, с сокращением некоторых слов, пишет сейчас на листочке брат Михаил. Иногда читается плохо, всё же свинцовый карандаш пишет так себе. Нужно изобресть настоящие карандаши грифельные. А где взять графит? Понятно — везти из Англии. Вот только… Пока нет ещё там Московской компании, как нет и английских купцов. Пока только Ганза. Ничего, скоро заблудятся английские капитаны и откроют торговлю с Россией через Север. Тогда у них можно и графит заказать. И порох сразу лучше станет. Сейчас пороховая мякоть слишком мелкая и гигроскопическая.

Пищали тоже делают внутри Кремля. К литью это не имеет никакого отношения, но вошедший в роль экскурсовода немец и тут начинает рассказывать. И рассказывает именно то, что Юрию Васильевичу сейчас и нужно, как делают стволы.

Монах не успевает за ним, и Юрий Васильевич уже несколько раз останавливал мастера и напоминал ему, что он глухой, как тетерев. Говори, мол, мастер фон Вайлерштатт медленнее или перерывы делай, давая записать монаху.

Немец начинал стучать себя по лысой голове, где-то успел шапку посеять и честно старался говорить медленнее. Но… Но опять увлекался. Ему Боровой опять напоминал, хлопок по лысине, а через пять минут Остапа опять понесло.

«Для ствола употребляется полосное железо или шинное, не мягкое, и не сильно твёрдое, а 'крохкое». Много нужно перебрать железа пока выберешь нужное. Полоса железа при соответственной длине должна быть шириной вершка полтора и больше, толщиною в полдюйма, або четверть вершка. Железо годится только русское, заграничное нейдет. А почему я не знаю? — немец руками развёл.

Элементарно Ватсон, хотел сказать ему Боровой, но передумал. Ответ мастер сам же только сказал. Нужно пусть не самое мягкое, но всё же мягкое железо не сталистое, а на Руси по-прежнему только кричное железо производят из болотной руды и в нём мало углерода и нет ни никеля, ни марганца как в покупном шведском или немецком железе, руду для которого добывают не в болотах, а в шахтах — рудниках.

Отвлёкся на секунду Юрий Васильевич, а монах ему уже очередной листок суёт.

«При первом нагреве, прежде всего, стараются „поотгягнуть“ продольные края полосы. Первоначально полоса представляет собою прямоугольную шину. Оттягивая при нагреве два противоположных угла, превращают эту прямоугольную шину в косоугольную».

Якоб показал заготовку, лежащую на наковальне у кузнеца. На самом деле толщина полосы больше сантиметра, почти полтора. Если из такой сделать трубки для стеклодувов, то он её и без стекла поднять не сможет.

Ткнув пальцев в пруток, что лежал рядом с полосой немец продолжил говорить, а брат Михаил строчить в блокноте.

«Затем загибают полосу на проволоке в одну восьмую вершка толщины (около 6 мм) так, чтобы края, оттянутые, заходили один на другой. Когда уже края свернутой полосы достаточно сближены, то пруток, на который сворачивали полосу, вынимают и полученную трубку из полосы, подержав в горне и сильно нагрев, сваривают по шву, при этом мастерство кузнеца состоит в том, чтобы трубка оставалась прямой».

— А если отверстие при этом полностью исчезнет? Забьётся? — вот дошли до самого интересного. Юрий Васильевич даже ближе к Якобу подошёл, может сам услышать «откровения» хотел? У этого точно по губам читать не получалось. Там губы выдавали смесь исковерканного русского с немецким.

«О, я тоже задавал мастерам этот вопрос. Я не кузнец, я — литейщик, но я всем интересуюсь. Несколько раз сам стоял рядом и смотрел. При сваривании шва трубку нагревают как можно сильнее и бьют молотками, при этом шов сам повивается по стволу, а внутренний канал сужается до того, что