Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

— Ну что ж, — сказал Степан, — дело сделано.

Мы вышли во двор, где я увидел Ричарда. Он прохаживался туда-сюда возле моих ворот, словно маятник старых часов — размеренно, методично, погруженный в свои мысли. Руки его были заложены за спину, а взгляд устремлен куда-то в землю. По всему было видно, что он провел бессонную ночь, обдумывая предстоящее.

— Ричард! — окликнул я его. — Пошли завтракать.

Он поднял голову, и я увидел в его глазах усталость человека, который всю ночь борется с неразрешимой задачей. Кивнув, он направился ко мне, но походка его была тяжелой, словно ноги стали свинцовыми от груза ответственности.

В доме пахло свежим хлебом и топленым молоком. Анфиса уже накрыла стол. Там дымилась каша, лежал теплый каравай, стояла крынка со сметаной.

— Садись, — предложил я Ричарду, указывая на лавку.

Но он остался стоять, лишь машинально взял кусок хлеба и принялся крошить его в пальцах. Я понимал — завтрак сейчас не главное.

— Скажи честно, — произнес я, наливая себе чай, — каковы его шансы, если мы будем оперировать сегодня?

Ричард тяжело вздохнул — так вздыхают люди, которым приходится говорить неприятную правду. Он медленно положил недоеденный хлеб на стол и повернулся ко мне.

— Шансы? — повторил он, словно пробуя слово на вкус.

Митяй отставил кружку и внимательно посмотрел на англичанина. Степан замер, держа в руках ложку.

— Я пальпировал грудную клетку вчера вечером, — продолжал Ричард, его пальцы машинально повторяли движения осмотра. — Одно ребро точно сломано и вдавлено внутрь. Чувствуется под кожей, как ступенька. У него уже лихорадка — температура поднимается. Дышит он поверхностно и со стоном, словно каждый вдох причиняет боль.

Ричард прошелся к окну, глядя на утренний двор.

— Это классические признаки того, что осколок кости задел легкое, — голос его становился все более клиническим. — Развивается воспаление плевры или, что еще хуже, нагноение. Гной скапливается в плевральной полости, сдавливает легкое. Без операции он умрет через день-два, мучительно. Будет захлебываться собственной кровью и гноем.

Тишина повисла в комнате. Даже Митяй, обычно не лезущий за словом в карман, молчал.

— И как ты это будешь делать? — спросил я, ставя кружку на стол.

Ричард резко повернулся, и в глазах его загорелся тот особый огонек, который бывает у людей, когда они говорят о своем призвании. Он начал расхаживать по комнате, как на лекции, размашисто жестикулируя. Его слова представляли собой удивительную смесь глубоких знаний и ужасающей для меня примитивности методов.

— План таков, — начал он, останавливаясь посреди комнаты. — Сначала мы привяжем его покрепче к столу. Веревками, за руки и ноги. Я дам ему в зубы кожаный ремень — чтобы не прикусил язык от боли. И налью изрядную дозу самогонки — полную кружку, а может и больше.

Митяй поморщился.

— Но этого будет недостаточно, — продолжал Ричард, снова принявшись ходить. — Боль будет чудовищной. Представьте себе — я буду резать живую плоть, ломать срощенные кости, ковыряться внутри грудной клетки. Он будет кричать и дергаться, как бешеный, а мне нужна абсолютная неподвижность. Один неверный взрез — и я проткну легкое или задену сердце. Тогда он умрет на столе за считанные минуты.

Степан перекрестился.

Я кивнул, обдумывая услышанное.

— Предположим, он не будет дергаться, — сказал я медленно. — Он будет спать. Глубоко спать. Что тогда?

Ричард остановился и посмотрел на меня с недоумением и растущим интересом. Брови его поползли вверх.

— Спать? — переспросил он. — Егор Андреевич, подобный сон при такой травме — это агония. Человек без сознания от боли или потери крови означает, что он при смерти.

— Нет, — покачал я головой. — Я говорю о другом сне. Таком, чтобы он ничего не чувствовал, но при этом был жив. Дышал, сердце билось, но боли не было.

Взгляд Ричарда загорелся профессиональным азартом. Он подошел ближе, наклонился над столом.

— Если бы он был без сознания… — проговорил он медленно, словно пробуя новую идею на прочность. — Боже мой, это изменило бы всё! Позволило бы работать не спеша и точно. Я мог бы не торопиться, тщательно осмотреть все повреждения, аккуратно извлечь осколки…

Он замолчал, а затем посмотрел на меня с выражением человека, который внезапно увидел свет в конце тоннеля.

— Но как? Каким образом можно погрузить человека в такой сон?

Я многозначительно посмотрел в сторону флигеля, где остался наш дистиллятор.

— Это отдельный разговор, — сказал я. — А пока расскажи, что ты будешь делать, если он действительно будет спать без сознания.

Ричард оживился. Он снова принялся ходить, но теперь движения его стали более энергичными, а в голосе появились нотки воодушевления.

— Если он без сознания, то нужно первое что, — начал он, поднимая указательный палец, — чтоб дыхание было свободным. Нужно следить, чтоб он не задохнулся от крови, слизи или собственного языка.

Он остановился посреди комнаты и провел пальцем по собственной шее.

— Первый этап: кто-то будет постоянно за этим следить. Что бы мы не делали дыхание должно всегда быть чистым и ровным. Иначе придется делать трахеотомию.

— Ты сумеешь ее сделать, если потребуется? — спросил я, глядя на англичанина.

— Конечно. Я не один раз делал. При чем на живую. Делается разрез здесь, между перстневидным и щитовидным хрящом. Видите эту впадинку? — он указал на углубление у основания горла. — Точно здесь. Разрез должен быть небольшим, но достаточным, чтобы вставить полую трубку.

— Какую трубку? — спросил Митяй, явно заинтересовавшись техническими деталями.

— Тростинку, металлическую трубку, что угодно, — ответил Ричард. — Главное, чтобы она была полой и гладкой изнутри. Через нее он сможет дышать, если что-то помешает дыханию естественным путём. — Это критически важно. Без контроля дыхания он может умереть еще до начала основной операции.

— Митяй, займись этим. Трубка на тебе. — Сказал я. — Продолжай, Ричард.

— Второй этап: доступ к ребру, — продолжал Ричард, его руки в воздухе рисовали воображаемые разрезы. — Я сделаю разрез скальпелем вдоль реберной дуги, вот здесь. — Он показал на своей груди линию. — Кожа, подкожная клетчатка, потом мышцы. Потом надо расширить края раны крючками — но у меня нет специальных инструментов.

— Крючками? — ужаснулся Митяй.

— Да, металлическими крючками