Олегархат им. тов. Сталина - Квинтус Номен

Но вот Сережа меня поддержал, обозвав товарища Пономаренко весьма изысканно (хотя и цензурно). А сестры Ястребовы даже написали Пантелеймону Кондратьевичу письмо. Я его, правда, не читала и что ему старушки написали, так и не узнала, но он, встретив меня перед Новым годом, с усмешкой поинтересовался:

— Светлана Владимировна, эти ваши старушки-близняшки в войну в конвойных войсках бандеровцев не сопровождали?

— Нет, но они из-под Ленинграда, в войну и мужей, и детей своих потеряли.

— А… тогда понятно, им такое писать и говорить можно…

Но что именно «такое», он мне не сказал, а я старушек расспрашивать не решилась. Мне вообще не до того было: первого января началась «третья часть Марлезонского балета»: поголовный перевод системы сберкасс на пластиковые карты. Вроде бы чисто формальная замена сберкнижек на карточки — но с одним совершенно неформальным условием: сберкнижки «на предъявителя» заменялись картой при условии, что ее владелец лично и с паспортом в сберкассу придет и подробно объяснит, откуда у него возникли такие сбережения. И срок на перевод таких счетов в карточные был ограничен полугодом (за исключением случаев, когда владелец находился в тех местах, где сберкасс не имелось: за границей работал в советских учреждениях или в дальних экспедициях: для таких случаев полгода отсчитывались с момента «возвращения» владельца в зону доступности сберкассы).

И вот тут-то и начался настоящий праздник! В постановлении, опубликованном тридцатого декабря, особо отмечалось, что «сотрудники сберкасс вправе потребовать предъявить доказательства законного получения хранящихся на счетах средств», но требовали это далеко не у всех. Если человек на такую книжку постоянно вносил мелкие суммы (скажем, пару сотен с каждой получки или до тысячи с премии), то к владельцам таких счетов вопросов вообще не было. А если на счет единовременно клалась крупная сумма, то вопросы тут же появлялись — и сотрудники касс были тут вообще ни при чем. Все же работа готовилась два года, все счета (и все движение средств по ним) были введены в базы данных, так что система «сама определяла», требуется ли подтверждение или нет. А результат получился интересным: примерно семьдесят миллионов таких счетов так и остались «невостребованными». Потому что в первые дни, когда предъявлялись такие сберкнижки (совершенно «левыми» людьми зачастую) довольно много народу загремело в КПЗ «для выяснения»: ведь изменения в уголовном законодательстве тоже в прессе подробно излагались и там отдельно указывалось, что «попытка снятия средств с чужой сберкнижки на предъявителя считается воровством», а товарищи зачастую даже не могли «вспомнить», когда и почему они этот счет открывали. И уж тем более не могли внятно объяснить, откуда у них деньги взялись.

Особенно весело мероприятие проходило «в республиках», за исключением, к моему удивлению, Узбекистана и Азербайджана. В Азербайджане в основном такие счета открывались после свадеб: любой гость, даже случайный, считал своим долгом подарить молодым изрядную сумму, а счета именно «на предъявителя» открывали «для будущих детей» или «на постройку своего дома», и часто за дома просто такой книжкой и рассчитывались. А узбеки традиционно дарили на праздники (причем на любые) деньги «хозяину дома», а руководители часто на праздники чуть ли не весь район приглашали — так что тут придраться было не к чему. То есть с точки зрения русского человека это было взяткой, но там «традиции другие». Конечно, и в этих двух республиках далеко не все «легализованные» сберкнижки легализовались реальными их владельцами, но в будущем за транзакциями по ним можно было уже довольно легко проследить, так что даже в КГБ не считали это провалом, а в целом в бюджет поступили настолько огромные суммы, что впору было думать о приближении коммунизма: семьдесят миллионов счетов, на которых хранилось в среднем свыше ста тысяч рублей! Да за такие деньги!..

Заключительный аккорд должен был прозвучать к лету, когда планировалось заменить денежные купюры. Минфин посчитал, что в стране из оборота выведена чуть ли не половина напечатанной наличности и финансисты (по крайней мере «мои бухгалтера в штатском») были абсолютно уверены, что большая часть этих денег крутился в криминальном обороте, а меры по предотвращению легализации «криминальной налички» они предложили вроде бы действенные. Я в эту часть не вникала, мне и с безналичкой работы хватало. Ведь вся эта операция изначально планировалась с условием, что простые люди пострадать не должны, а периодически все же отдельные сбои возникали и мне приходилось в авральном порядке их устранять. Однако сбои — устранялись и народ в целом остался очень доволен произошедшим. Не говоря уже о пенсионерах, которым уже летом пообещали «погашение облигаций» до пятидесятого года включительно (деньги-то на это теперь в бюджете имелись с избытком), но и множество людей вполне себе работоспособного возраста вздохнули с облегчением: бюрократия на местах резко прекратила вымогать взятки. И потому что «страшно стало», и — в большей степени — потому что полученные в виде взятки деньги стало почти невозможно потратить: почти все непродуктовые товары теперь стали продаваться только с оплатой карточками, а внести кучу налички на карточный счет стало очень проблематично…

Понятно, что все это лишь сократило возможности «извлечения нетрудовых доходов», а не пресекло их полностью, так что я на совещании министров перед восьмым марта предложила руководству ОБХСС внимательно присмотреть за развитием иных способов «злоупотреблений». То есть подробно рассказала (пользуясь своим «послезнанием»), как теперь преступники постараются «незаконно богатеть» и как будут наворованное тратить, а также расписала способы, как этим (еще нереализовавшимся в текущей действительности) преступлениям воспрепятствовать. И после окончания совещания Лена мне с довольной улыбкой сообщила:

— Свет, должна признаться: я очень рада, что ты пошла в зампреды Совмина, а не в преступники. Ты бы там такого наворотила, и черта лысого мы бы тебя поймали!

— А я именно поэтому в Совмин и пошла: наворотить я и тут могу немало, а меня даже ловить никто не станет. Свобода самовыражения! Что хочу, то и ворочу!

— Мне нравится, что ты воротишь всё на пользу стране и людям. Все же не зря тебя…

— Что?

— Да нет, ничего. Я просто вот думаю, у кого ты так всему научилась?

— Открою тебе страшную тайну: я научилась этому всему в школе, а потом еще в МВТУ. Но о последнем никто не знает…

— Да тьфу на тебя! И вот еще, я тебя