Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

Выкинув груз и лишний уголь, он искал кредиты и деньги, чтобы выйти еще хоть в один рейс, но ему их никто не дал. В итоге корабль ушел за старые долги, семья отвернулась, а Харуто оказался на улице, где его и подобрали сначала люди князя Ито, а потом и сама Казуэ. Потеряв все на войне, коснувшись ее уродливой сути и увидев ужас бойни, которую могли устроить русские, но не стали этого делать, он быстро согласился, что мир — это единственное, что может спасти Японию.

Дальше осталось обучить его немного работать со снайперской винтовкой, которую Казуэ заказала, составив детальную схему по воспоминаниям о том, что видела в армии Макарова. И они получили третьего боевика, который был так нужен, чтобы прикрыть спину в сложных операциях.

— Пойдем прямо, — ответила Казуэ брату.

— Ты уверена? Это риск.

— Я чувствую, нам нужно проверить тот склад.

— Тогда идем, — просто согласился тот.

Еще час ожидания, и потом, запомнив график движения патрулей, они сумели тихо спуститься на землю. Теперь нужно было спрятаться в тени неразобранных ящиков. Они стояли на открытом месте, но если принять правильную позу так, чтобы каждая часть тела, согнутая под неестественным углом, не напоминала человека, то взгляд спешашего солдата просто скользнет мимо. И… Получилось. Очередной патруль скрылся за поворотом, и они рванули через дорогу.

Десять метров до стены, меньше десяти секунд до того, как они снова окажутся наверху, в безопасности.

— Стоять! Что вы тут делаете? Вас все потеряли! — из-за угла вышел растерянный рабочий.

Поправляет завязки на штанах — ходил в туалет, одежда чистая, новая, еще и пистолет на поясе, на который тут же упала правая ладонь — значит, все-таки не рабочий, а кто-то из мелкого начальства. Не повезло, такого продавить будет сложнее.

— Мы заблудились… — начала было Казуэ, но японец уже пришел в себя.

— Эй! Джон! Джон! Я нашел их! — с каждым словом он говорил все громче, а пальцы на пистолете сжимались все сильнее.

Грохот выстрела. Эхо заметалось по порту, запутывая следы, и японец даже не понял, что именно услышал.

— Это Харуто, — шепнул Сайго, не двигаясь, чтобы не спугнуть.

Еще выстрел. Снова мимо, но на этот раз японец что-то заподозрил.

— А ну, тихо! — рявкнул он на брата с сестрой, вытянув пистолет из кобуры, и закрутил головой.

В отдалении раздался топот бегущих ног — сразу два патруля были совсем близко.

Третий выстрел. Пуля ударила прямо в центр груди крикуна, и тут же следом прыгнул Сайго. Левой рукой он перехватил пистолет, мешая нажать на спусковой крючок и окончательно выдать их. Правой зажал рот японца, не давая тому издать и звука. Четыре секунды — и тот окончательно затих. Еще четыре, и они закинули закутанный в плащ труп на спину Сайго. Еще двенадцать секунд ушло, чтобы замести следы и забраться на крышу.

— Если они сразу остановятся именно тут и начнут осматриваться, то найдут, — Казуэ сжала кулаки.

Но им повезло. Эхо выстрелов путало следы, охрана не знала, куда точно бежать, а так как рядом не было ничего подозрительного, они просто пролетели мимо. Еще и затоптали все, что могло бы выдать брата с сестрой кому-то более внимательному.

— Ждем ночи, — Казуэ решила не спешить и действовать дальше только когда все уже хоть немного успокоятся.

— Как думаешь, — Сайго постарался расслабиться, — а у Макарова мы бы смогли так же на заводы залезть? Раз уж у вас не сложилось, то, может, украдем у него технологию какого-нибудь самого лучшего броневика? С ней нас в любой стране мира примут с распростертыми объятиями.

— А я думала, ты домой хотел вернуться. А тут — любая страна…

— Хотел. Но мне казалось, что если вернемся, то все сразу и станет по-старому. Словно в детстве. А это, оказывается, уже утеряно безвозвратно. Нет ни нас, ни былой Сацумы, даже Япония сама по себе уже кажется чужой.

— И поэтому бежать?

— Глупо, правда?

— Конечно, глупо. А еще мы бы ничего не украли у Макарова — нас бы вели с самого начала. А дойди до стрельбы, русские рабочие уже через секунду выскочили бы на улицу, и нам было бы уже не скрыться.

— Вот видишь, всё слишком другое! — прикрыл глаза Сайго. — Там вышли бы все, а у нас — один-единственный надзиратель показал нос, и то потому что в туалет приспичило. А остальные? Просто остались на своих местах, словно им все равно, словно ничего не интересно!

— Так разве мы не за это сейчас сражаемся? — Казуэ улыбнулась. — Чтобы был мир, чтобы мы вернули уверенность в себе, чтобы научились бороться за себя.

— А это поможет?

— Уже помогает. Вспомни Харуто.

— Как он два раза промазал?

— Как он три раза стрелял в японца, в своего. А ведь ты помнишь, как он потерял все из-за того, что пытался спасти хотя бы пару лишних человек. А тут — убийство. И он оказался готов!

— Я, кстати, сомневался, решится он или нет.

— А я — нет, иначе бы никогда не взяла его третьим. Но Харуто, когда осознал, за что мы сражаемся, очень сильно поменялся. И остальные так же смогут изменится, мы все станем сильнее.

— Главное, во всей это борьбе не потеряться, — неожиданно серьезно ответил Сайго. — А то станем, как эти русские эсеры. Им лишь бы убить, лишь бы разрушить, а то, что будет с их родиной, даже не на втором месте.

— Думаешь, они не смогут остановиться, когда добьются своего? Думаешь, мы не сможем остановиться?

Сайго не ответил, но Казуэ и так поняла, о чем тот сейчас думает. Остановиться или нет — это не главная проблема, самое страшное, что, превратив себя в меч всего хорошего против всего плохого, можно упустить момент, когда сменится рука, которая тебя держит. И в итоге ты сам разрушишь то, что хотел бы защитить даже ценой жизни. Древняя проблема, очень древняя, о которой писали еще греки, когда описывали трагедию обезумевшего героя, убивающего свою семью.

Казуэ думала об этом до самого вечера, когда солнце скрылось за краем горизонта, и еще час после, пока они выжидали, чтобы темнота стала совсем уж непроглядной. А потом Сайго спрыгнул вниз и, подпалив маленькую керосиновую горелку, принялся откидывать