Партизаны - Алексей Дягилев

— Объявлен секретный набор в вспомогательную полицию. Мужики призывного возраста тут есть?

— Да какие тут мужики? Одни бабы да ребятишки, я вот ещё, да дед Никифор, но тому за девяносто уже.

— А не врёшь?

— Вот те крест. — Крестится староста.

— А у Фроськи-самогонщицы кто поселился?

— У Фроськи-то… — Забегал глазками старикан. — Так то не наш, ходит один, из соседней деревни, да и тот хромый.

— Веди, давай к своему хромому, и без фокусов.

Проехав немного по центральной улице, поворачиваем направо и останавливаемся у домишки, притулившемся на самой окраине, можно сказать уже за околицей. А вот тут уже крепких тесовых ворот не было. Плетень, калитка и тропинка, протоптанная к сеням. Притаившись за невысоким плетнём, бойцы отцепили дом с трёх сторон, а с центрального входа идём уже мы. Староста, я и Вася Гусев, который напросился с нами. Васёк прикрывает меня, я контролирую дедка.

— Смотри у меня, старик, если хромой уйдёт, мы тебя в полицию заберём. А там начальство решит, что с тобой делать.

— Да понял я, не мешай. — Огрызнулся дедок и постучал в двери сеней.

— Ну-ну… — Многозначительно протянул я, занимая позицию справа от проёма, Васёк слева.

— Кто там? — Раздался взволнованный женский голос, после того, как староста постучал ещё громче.

— Ефросинья, это я, Митрич, одолжи четверть, кум приехал, гуляем.

— А у тебя что, уже всё кончилось? На днях ведь приходил.

— Так кум приехал, сама понимашь.

— Да не гнала я ещё, нету первака.

— Тогда хоть бражки налей, трубы горят, сил нет. — Клянчит старик.

— Ладно, заходи. — Открывает дверную щеколду Фроська, и, увидев нашу компанию, начинает причитать, пятясь пышным задом к дверям, и не пуская нас в избу. — А вы кто? А зачем? Куда столько. Митрич, скотина, ты же обещал…

Приходится приложить недюжинные усилия, чтобы оттолкнуть её, от открывающихся наружу дверей. Протиснувшись в хату и увидев накрытый стол в кухне, быстро прохожу в горницу, но и там никого не вижу. Из интерьера только резная широкая кровать у стены и платяной шкаф в углу.

— Выходи! Или я сюда гранату брошу. — Схоронившись за простенком в кухне, громко командую я.

— Банкуйте! Ваша взяла. — Распахнув дверцы шкафа, вылазит оттуда коренастый мужик, невысокого роста, годов так тридцатипяти-сорока.

— Руки в гору! — Направляю я на него ствол автомата. — Лицом к стене! — Поставив оппонента буквой зю, с упором руками на стену, распинываю ему ноги в стороны, и отодвинув автомат за спину, досматриваю его. Вася стоит сбоку и контролирует остальных. Проверив рукава, воротник, туловище и ноги, оставляю в той же непринуждённой позе и задаю вопрос.

— Ты кто?

— Муж это мой. Иван Васильевич Бунша. — Снова начинает причитать бабёнка.

— Документы! — Требовательно протягиваю я руку.

— Так туточки всё. — Суетится она, подбегая к шкафу на кухне. — И аусвайс, и справка из сельсовета, и справка от дохтура.

— Разберёмся. — Почти не глядя, убираю я всё в карман. — А ты одевайся. — Хлопаю я по плечу мужика. — С нами поедешь.

— Ой. Божечки мой. Та куда ж вы его. Да он же весь хворый.

— Молчи, женщина. Лучше мужика своего в дорогу снаряди. Бельишко ему направь, посуду, харчей побольше. — Увидев, что селянка не бедствует, решаю я пополнить наши запасы провизии. В конце-то концов и этого хряка кормить придётся.

Дебелая бабёнка начинает метаться по хате, складывая в заплечный мешок всё перечисленное. В результате в один мешок всё не влезло, сырые овощи и крупы пришлось сложить во второй, присовокупив туда же и четверть с самогоном.

— И куда ж вы его? — собрав сожителя в дорогу, снова спросила Фроська.

— Не бойся, не в лагерь. Мужика твоего забираем служить в полицию, так что скоро может быть и увидитесь, если он хорошенько служить будет.

Сам же «Бунша» не говорил ничего, а лишь смотрел исподлобья на свою женщину. И только оглянувшись в дверях, попрощался. И столько тоски было в этом его последнем взгляде, что женщина, опустив руки, молча присела на лавку возле стены.

Посадив «зятька» в первые сани, связываем ему руки за спиной, во избежание инцидентов, а выехав за околицу, надеваем на голову мешок. Приехав на базу отряда, не откладывая дело в долгий ящик, переодеваюсь в свою форму и сначала изучаю документы. Интересно, сколько же самогону и других деликатесов и денег ушло, чтобы выправить эти бумаги?

Допрашиваем кандидата в штабной избушке — я, Емеля и комиссар. «Добровольца» ввели в помещение, усадили на табурет и резко сдёрнули мешок с головы. И хоть свет от висящей под потолком «летучей мыши» был не яркий, мужик всё равно начал моргать. А когда увидел нашу троицу, сидящую за столом, то такая гамма эмоций отразилась на его лице, что даже не передать, но лишь на один миг. Потом он снова нацепил на себя маску безразличия и отрешённости.

— Ну что, рассказывай мил человек, — как ты докатился до жизни такой? — начал комиссар.

— А что мне рассказывать? — сглотнув ком в горле, ответил мужик.

— Как Родину стервец предал, товарищей своих, оружие бросил. — Продолжил «мягко стелить» комиссар.

— Не предавал я никого.

— Не предавал, но присягу нарушил, из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии дезертировал.

— Да где она, та армия?

— А то, ты, не слышишь! На востоке уже который день гремит. Или ты думал — гроза?

— Да что вам от меня нужно-то, товарищи командиры?

— Тамбовский волк тебе товарищ. Тебе русским языком сказали, Иван Васильевич, или как тебя там. Рассказывай всё, без утайки, а там уже решим, что с тобой делать. Или добровольцем принять в отряд, или… — Не договариваю я.

— А у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда. Пойдём-ка, прогуляемся. — Выхожу я из-за стола и надеваю ватник и шапку.

Пройдя за линию постов, останавливаемся возле осины, на которой висел труп предателя и дезертира Галенко. На соседнем суку раскачивалась пустая петля.

— Вот и весь выбор. Так что решай, Иван Васильевич, что тебе больше по душе. Воевать в отряде, гнать врага со своей земли или болтаться в петле. Пока идём до хаты, время подумать у тебя есть.