Воин-Врач V - Олег Дмитриев

укреплённых башенок над бухтой. Слитно грянул гром под чистым голубым небом, над спокойной синей водой. Разом закопались в неё, в воду, морды драконьих лодок, посы́пались с лавок гребцы. Крики их, злобные и воинственные, сменились на тревожно-непонимающие. Тех, кто уцелел при взрывах, достреливали с челнов, что вышли в бухту, когда стало ясно, что дымящие остатки драккаров, рассыпа́вшихся на воде, до берега своим ходом точно не дойдут. Живых брать не стали. Горелых и стрелянных разложили на прибрежном песочке, освободив от доспехов и оружия. Точно так же хмуро и молча. Те же самые Всеславовы ратники, каждый из которых знал свою работу крепко и приказ княжий помнил точно так же. «Чтоб думать забыли даже пасть разевать в нашу сторону! Два-три наскока отобьёте — попроще станет. Не совсем же они там, на севере, полоумные?». Хватило одного наскока.

Слухи о том, что дикую ватагу Ульфа Поджигателя воины руса-Чародея спалили колдовством на чистой воде, всех до единого, по окрестным землям и водам разнеслись быстро. Следующие, желавшие «узнать новости», оставляли свои кнорры и лодьи на том месте, где качался на волнах залива плотик, на котором высился щит, русский, красный, каплевидный. Только словно великанский, раз в пять больше обычного. Со Всеславовым знаком и словами: «Пришедший со злом — умрёт», писанными на пяти языках, крупно. Рядом, для неграмотных, висело трое товарищей из первой партии, с тех драккаров Ульфа Поджигателя, во главе с ним самим. Один из местных опознал его, несмотря на арбалетный болт, изрядно деформировавший, так скажем, опознавательную поверхность. Он и рассказал, поминутно сбиваясь с непривычного пока русского языка на родной говор, крепостному старшине, командиру гарнизона, о том, какого могучего и опасного викинга отправил в Валгаллу какой-то из русских ратников. Старшина поскрёб под бородой и велел дополнить плот со щитом сакральной триединой инсталляцией. Ну, то есть просто приказал повесить там рядом «вон ту сволочь и ещё пару покрупнее». Не отвлекаясь особенно от прочих дел, каких у него и без этого хватало.

От кнорров и лодий отходили челны малые на три-пять человек. Их встречала на причалах стража, тиун выспрашивал и записывал: кто, откуда, каким числом, с каким грузом. Принимал плату за стоянку, вызнавал, нету ли на борту хворых, раненых или увечных. Заранее. Потом челночок возвращался к лодье, стоявшей вежливо на приколе возле информационного щита и не менее информативной виселицы. Судно подходило и швартовалось. Команду осматривали лекари и монахи. Если ничего тревожного не замечали — давали отмашку береговой страже, а гребцам-торговцам вручали серебряные значки на иголочке, какие следовало на груди носить, в город выходя. В город, где не было со дня закладки первого причального быка-сваи ни единого убийства или грабежа. Тут и дрались-то редко. Как-то не с руки было злить молчаливых и спокойных, как гранитные скалы, хозяев. Которые предупредили обо всём ещё на подступах, вежливо, но очень убедительно.

Двинский торговый путь, полностью лежавший на Всеславовых землях, был не просто золотым дном, а самой настоящей золотой рекой, богатой, широкой и полноводной. Говорили, что в удобных для стоянки местах за полгода, меньше даже, появилось ещё аж три города с торжищами. Там гости, распродавшие свои товары, добирали то, подо что оставалось место на лодьях, после того, как затаривались в Киеве, Смоленске, Чернигове, Полоцке, а то и в само́м Новгороде. Который за этот неполный год здорово подсдал. Он, конечно, оставался тем самым Господином Великим Новгородом, но в бо́льшей степени для своих же горожан, по привычке. Скандинавам и европейцам были гораздо проще и удобнее маршруты по Неману и Двине, чем путь мимо Колывани-Таллина по водам Котлина Озера, Финского залива, на Ладогу. Об этом обстоятельстве новгородские наместники неоднократно пеняли и сетовали великому князю в грамотах. Однообразно, правда: убытки, дескать, несём великие от того, что гости торговые к твоим причалам да торжищам подходят, а к нашим — нет. Но никаких конструктивных предложений от них не поступало. Поэтому и Всеслав реагировал одинаково: пожимал плечами и велел положить очередную грамотку в ту же стопку, где лежали предыдущие письма. В которых, если снизу вверх стопки читать, гневная и яростная тональность постепенно менялась на жалобную. Глядишь, и надумают чего? Особенно после того, как и за соль свою перестанут деньги получать.

От Рутки-реки, куда ушла наша геолого-разведывательная экспедиция, которая сразу должна была по планам превратиться в добывающую и обогатительную, пришли добрые вести. Соль нашлась ближе, чем на двухстах саженях под землёй, пусть и не в таком, как ожидалось, количестве. Поэтому, несмотря на то, что взрывные и земляные работы шли в полный рост, началась и добыча. И поэтому же словосочетание «обогатительные работы» имело уже два значения, и оба вполне верных. Там, говорили, тоже уже городок строился, подтягивались местные, да и оставались. Сперва пугались грохота и небывало ужасных картин, как земля-матушка на дыбы встаёт, но потом пообвыклись. Поняли, что Всеславовы люди точно знают, что делают. И живут себе мирно, не буянят, не шалят. Потому что некогда им — работой Чародей нагрузил так, что только хребты трещали. А трудились там и впрямь на совесть. В мои годы, кажется, комсомольская стройка поднимала Старобинское соляное месторождение. Тут комсомольцев не было и близко, если не считать меня самого́. Хотя какой я комсомолец? Я в прошлом будущем — член партии, у меня где-то в деревне и партбилет даже лежал с отметкой о взносах до самого девяносто первого года, кажется. Так вот их не было — а соль уже была. И уже работала, как и все остальные, пожалуй, на землях от Варяжского до Русского морей.

За такими думками не заметил, как начало́ розоветь небо по дальнему краешку, над далёким лесом. По подворью уже сновали занятые утренними хлопотами люди: вода сама себя не натаскает, еда не приготовится, коровы, мерзавки, и те сами доиться не хотят! Но рук и ног, кажется, хватало, хоть и жаловался уже пару раз Третьяк, что Всеславовы задумки того и гляди Полоцк пустым оставят да по́ миру пустят. Но это он, скорее, так просто, по-стариковски. Потому что народ в город пусть и не прямо вальмя́ валил, но определённый устойчивый прирост населения обеспечивал. А, значит, и казне пополнение.

Возле ворот послышался какой-то разговор снаружи, а сразу за ним на подворье вошёл старый Абрам. Оглядевшись неприметно, дошагал медленно до крыльца и присел на самый краешек резной лиственничной скамьи, установленной для посетителей. Ну, вылитый бедный родственник. Вроде даже задремал